В эти дни Дягилев знакомится с Максимом Горьким, они даже обсуждают идею вместе издавать художественный журнал. Удивительный альянс: эстет Дягилев до сих пор все свои проекты осуществляет либо на деньги государства, либо при существенной господдержке. А Горький – живой символ протеста, минувшей зимой он провел месяц за решеткой и все еще ждет суда. Правда, теперь все уверены, что этот суд не состоится.

Гражданская жена Горького Маруся Андреева становится издательницей – она теперь руководит журналом «Новая жизнь». Популярная актриса, конечно, чисто номинальный руководитель – на самом деле журнал становится первым легальным печатным органом друзей Андреевой – большевиков.

Осенью 1905 года из-за границы возвращаются политические эмигранты, на свободу выходят политзаключенные. Толпами приезжают швейцарские изгнанники: Виктор Чернов, Юлий Мартов, Владимир Ульянов, Петр Струве.

Для Струве 17 октября – особый день, рожает его жена. У нее уже начались родовые схватки, когда муж врывается в палату с криком «Нина, конституция!». Спустя пару дней он оставляет жену с новорожденным ребенком, закрывает никому уже не нужный эмигрантский журнал «Освобождение» и уезжает в Петербург. Он собирается продолжать выпуск журнала уже на родине.

Но начинает он не с редакционной работы, а с гастролей – Струве выступает с речами в разных городах и всюду говорит об опасности диктатуры, которая угрожает России: «Диктатура тех, кого именуют "черной сотней", и тех, кто себя именует "революционным пролетариатом"». Струве же считает, что «стране не нужна и противна всякая диктатура, она жаждет только права, свободы и хозяйственного возрождения».

Ленин в это время берет в свои руки «Новую жизнь», фактически изгоняя оттуда набранных Андреевой сотрудников. А Мартов начинает редактировать другую газету – она называется «Начало». Меньшевистская газета пользуется куда большей популярностью – в ней публикуется король столичного протеста, Перо Лев Троцкий. День за днем Троцкий призывает к народному восстанию. Главные герои его публикаций – Сергей Витте и Петр Струве. «Витте – агент биржи, Струве – агент Витте» – называется одна из его статей. Он не жалеет желчи для своих врагов, причем либералов, конечно, он обвиняет еще более страстно, чем правительство.

Уровень свободы слова запредельный. Прямо на Невском, у католической церкви Св. Екатерины, cтоит лоток, на котором свободно продаются вчера еще подпольные издания: женевские, парижские, лондонские, старые номера «Искры», «Революционной России», «Освобождения» – все что угодно. Главный борец с революцией полковник Герасимов в шоке. Остановившись возле прилавка, он долго роется в ассортименте и даже покупает что-то для личной коллекции.

Столичная пресса, освободившись от цензуры, вынуждена бороться за аудиторию с революционными изданиями. Возникает целая плеяда сатирических журналов, высмеивающих власть.

Особым развлечением для полковника Герасимова становится приносить министру внутренних дел Дурново подборку свежих карикатур: «Это – граф Витте, а вот это – в виде свиньи или жабы – это вы, ваше высокопревосходительство». Впрочем, на свои карикатуры министр не обижается, но страшно злится, когда высмеивают царя: такие журналы он всегда приказывает конфисковать. Этим он, конечно, только подстегивает спрос: «запрещенный» номер продают уже не по 5 копеек[59], а за рубль[60], два[61], а то и пять рублей[62].

В «конституционном» Петербурге гражданское общество пытается брать на себя все больше функций – даже те, которые государство и не планировало им отдавать. Общественные организации начинают действовать фактически как параллельная власть. Петросовет принимает постановление о восьмичасовом рабочем дне, правда, добиться его выполнения ему не удастся. На страницах органа Петросовета – газеты «Известия» – обсуждаются вопросы о регулировании цен на продукты, снижении квартплаты для малоимущих.

Совет рабочих депутатов, например, формирует свою собственную «милицию», которая должна следить за тем, чтобы полиция не нарушала закон. Для начала уполномоченные Петросовета приходят инспектировать тюрьмы, чтобы проверить – выполнен ли указ об амнистии. Их пускают. Герасимов взбешен – и увольняет того полицейского, который пустил проверяющих.

Еще больше возмущает полковника ситуация, случайно подсмотренная им на улице: на Литейном проспекте человек с повязкой на руке подходит к постовому и что-то говорит ему. Полицейский, выслушав, идет за ним. Герасимов бросается следом и спрашивает, в чем дело. «Господин с повязкой» весьма охотно разъясняет: «Вот в этом дворе невероятно антисанитарные условия. Помойная яма давно не чищена и страшно воняет. Я предложил городовому немедленно принять соответствующие меры».

Герасимов в ярости. Он не может понять, на каком основании общество присваивает себе его власть: «Но, позвольте, кто вы такой?» – кричит он. «Я – представитель милиции, организованной Советом рабочих депутатов», – уверенно отвечает человек с повязкой. Герасимов требует от полицейского немедленно арестовать «представителя милиции». Но Герасимов в штатском – и полицейский не в курсе, что перед ним начальник тайной полиции. Он крутит пальцем у виска и спокойно идет за человеком с повязкой на рукаве – составлять протокол об антисанитарном состоянии двора.

Витте, желающий начать новую жизнь, совершенно не учитывает такого важного фактора, как настроение бюрократии. Ей никто не объяснил, каковы новые правила игры. И не факт, что она эти правила приняла бы. Тысячи людей (госаппарат в 1905 году – примерно 250 тысяч человек) искренне верят в то, что прежний порядок был правильный, и он их устраивал, а как действовать в этой новой ситуации, они просто не знают.

Полковник Герасимов с первых дней советует новому министру внутренних дел Дурново арестовать всех руководителей общественных организаций. «Ну, конечно. Если пол-Петербурга арестовать, то еще лучше будет, – шутит Дурново, у которого, конечно, тоже чешутся руки. Но он держится: – Запомните: ни Витте, ни я на это нашего согласия не дадим. Мы – конституционное правительство. Манифест о свободах дан и назад взят не будет. И вы должны действовать, считаясь с этими намерениями правительства как с фактом». Дурново очень старается соответствовать времени. Но многие – как, например, Герасимов – не хотят стараться. Они искренне не понимают нового курса и требуют арестов и репрессий.

Казалось бы, Сергей Витте достигает всего, чего хочет. Он сегун, великий визирь – как ядовито называют его враги из петербургского высшего света. Он обладает максимальной властью, которую когда-либо получал госчиновник в России. Он имеет возможность осуществить собственную программу реформ и, как председатель Совета министров, самостоятельно набрать себе кабинет.