В результате обыска в доме Гоутона в Веймуте были обнаружены фотокамера, спичечный коробок с двойным дном, набор брошюр, помеченных «оставить» или «отдать», 500 фунтов в облигациях в ящике под лестницей, 650 фунтов в заплесневелых 10-шиллинговых банкнотах в металлической банке, стоявшей под навесом в саду. В бедном доме мисс Ги нашли только список из двенадцати вопросов, которые ей дал Лонсдейл.

Пятеро членов шпионской сети предстали перед судом в марте. Суд проходил в первом зале Олд-Бейли, в том самом, где ранее были признаны виновными в шпионаже Алан Нанн Мэй и Клаус Фукс. Британская пресса пристально следила за процессом, длившимся восемь дней, которых хватило, на то чтобы признать подсудимых виновными.

Этот суд был настолько показательным, насколько Великобритания могла себе позволить. Его целью было полностью осветить дело, показать всех виновных, постараться скрыть огрехи в системе безопасности разоблачением шпионской сети, показать в выгодном свете работу Скотланд-Ярда и МИ-5 и строго наказать подсудимых.

Если бы подсудимых обвиняли в нарушении Закона о государственных секретах, как это было в случае Фукса и Мэя, их вряд ли приговорили бы к более чем четырнадцатилетнему заключению. Но им предъявили обвинение в организации заговора. В обвинительном акте говорилось, что «в период с 14 апреля 1960 года по 7 января 1961 года они вступили в сговор, угрожавший национальным интересам и безопасности страны, с целью передачи другим людям информации, которой может прямо или косвенно воспользоваться враг». Британский Уголовный кодекс не оговаривает максимальный срок заключения в делах о заговоре.

Суд начался 14 марта, обвинителем был Главный прокурор Великобритании сэр Реджинальд Меннингем Буллер, к чьему имени прекрасно подходит прозвище «сэр, смеющийся над манерами», чего, естественно, не упустила пресса. Сэр Меннингем Буллер настойчиво пытался преодолеть скуку, возникшую на суде, и собственную склонность к риторике. Восемь дней — необычайно долгое время для суда в Англии, и в драме пяти советских агентов, чья вина была очевидна с самого начала, оказалось совсем не много волнующих моментов.

Было выслушано тридцать свидетелей, которые только добавляли цемент к уже построенной стене доказательств, была также выставка из 120 предметов, начиная от китайских свитков и заканчивая сумочкой мисс Ги. Выступило двадцать агентов МИ-5, которых вызывали по буквам (чтобы не разглашать их имен), они рассказывали о своих наблюдениях.

Агентов вводили из специальной боковой комнаты в углу зала, они исчезали сразу после дачи показаний, поэтому их нельзя было сфотографировать, нарисовать или каким-то образом запомнить.

Первый зал в, здании Центрального криминального суда (Олд-Бейли) отделан светлым дубом, в потолке непрозрачное окно. Подсудимые находились в стеклянной камере напротив судей. За ними была галерея для гостей на 100 мест. Все дни она была полностью занята. Жюри присяжных, в составе которого были только мужчины, сидело напротив обвинителей.

Героем суда стал Лонсдейл, а негодяем — Гоутон. Теперь, когда все знали, кто такой Лонсдейл, наблюдатели говорили, что его невозможно принять ни за кого, кроме русского. По их словам, даже по-английски он говорил со славянскими интонациями, которые ясно доказывали, что английский не был его родным языком. Когда он выступал на суде, то говорил и выглядел тем, кем был на самом деле: русским, который прошел подготовку, чтобы казаться канадцем. В то же время он демонстрировал качества настоящего профессионала. Он как бы отделил себя от суда и на каждое заседание приходил с книгой о шпионах, написанной в XIX веке, «Лотос и Ветер», которую читал, когда ход процесса становился неинтересен.

Ребекка Вест писала в одной из своих статей, что Лонсдейл может быть привлекательным благодаря «отношению к своему физическому состоянию, которое не пострадало в тяжелых условиях. После нескольких недель, проведенных в тюрьме, он выглядел так, как будто мог выйти из Олд-Бейли и пойти на ближайший теннисный корт».

Случайно или по расчету, Лонсдейл смог найти тон в обращении к своим слушателям-англичанам. Он смог стать достойным любви англичан к спортсменам, умеющим достойно проигрывать, сделав заявление в середине суда, в котором брал всю вину на себя, снимая ее с Крогеров. Когда он закончил говорить, в зале Олд-Бейли были слышны крики «браво». Он сказал следующее:

«Я делаю это заявление, потому что не хочу, чтобы по моей вине страдали мистер и миссис Крогер… Крогеры знали, что я снимаю тесную квартиру в доме, ключ от которой был у многих членов обслуживающего персонала. Пользуясь этим извинением, я перевез часть своих вещей в дом Крогеров… Я подарил миссис Крогер лампу и подставки для книг, которые казались обычными предметами в быту. Как вы могли убедиться, в этих предметах были тайники, содержавшие различные объекты, представленные здесь. Поверхностный осмотр покажет, что даже списки позывных были копией тех, что были найдены в моей квартире… Ванной Крогеров я пользовался для работы с фотографией. Некоторые химикаты, найденные в их доме, принадлежат мне. Одно время я проводил опыты по микрофотографированию, и полоса целлофана, найденная в доме, — результат этих опытов…

Пока Крогеры были в отъезде, я соорудил тайник, найденный в основании дома, и разместил там радиопередатчик… Я знал, что, если тайник будет обнаружен, я поставлю Крогеров в очень серьезное положение. Я решил получить поддельные паспорта на тот случай, если возникнет такая ситуация.

Я взял фотографии мистера и миссис Крогер и вклеил их в паспорта. Паспорта я спрятал в письменный прибор. Если бы полиция сняла отпечатки пальцев с передатчика, паспортов и других предметов, она бы не обнаружила отпечатков пальцев Крогеров.

В субботу, 7 января, в день нашего ареста, я ходил за покупками с миссис Крогер. Она купила одеяло и ткань. Продавец отдал мне чеки на доставку купленных вещей. Когда я вернулся домой, то увидел, что забыл отдать их миссис Крогер, и решил оставить их у себя на какое-то время. Пока мы ходили по магазинам, я отдал миссис Крогер большой конверт и попросил отнести его к ней домой. В этом конверте лежала моя деловая переписка, и я не хотел брать его с собой на вечеринку, на которую должен был пойти в тот вечер. Я понимаю, что сейчас слишком поздно извиняться, но я полагаю, что лучшее, что я могу сделать, — это принять полную ответственность за свои действия, несмотря на то, чем это может обернуться для меня».

Кто мог услышать эту просьбу и не вспомнить при этом героя «Сказки о двух городах» и его: «то, что я делаю сейчас, гораздо лучше того, что я сделал раньше»?

После этого Крогер сделал заявление, подтверждающее рассказ Лонсдейла. Он объяснил: «Поскольку я встаю раньше жены, я привык слушать утренние новости по радио в наушниках, так как не хочу нарушать ее сон». (Это могло бы произвести впечатление на судей-женщин, но их, к сожалению, не было среди присяжных.)

Миссис Крогер сказала, что Лонсдейл был старым другом семьи, который «много помогал по дому — приносил уголь, выручал с посудой, даже ходил за покупками, несколько раз помогал с фотографиями».