– Надеюсь, вы принесли мне хорошие новости, доктор? – спросил он.

– Да, господин граф, – ответил Зигомала.

– Так вы что-то для меня изготовили?

– Разумеется. Вот оно, это средство.

И Зигомала извлек из кармана пузырек, в котором заманчиво переливалась некая жидкость янтарного цвета, как самый выдержанный коньяк.

Лоренцано лихорадочно схватил пузырек.

– И вы верите в целительное действие этого лекарства, доктор?

– Абсолютно, – ответил Зигомала.

– Гм! Гм! – произнес Лоренцано, качая головой. – Вы и те благовония, что были экстрагированы из некого арабского цветка, тоже расхваливали, говорили, что, вдыхая их, я смогу исцелиться, но болезнь так и не ушла.

– В нашем деле случаются и ошибки, – сказал доктор. – Но вы же видите, господин граф, что, по просьбе господина маркиза и вашей, я продолжал искать лекарство, способное вас вылечить. Если вы в нем сомневаетесь, можете не использовать, воля ваша.

Зигомала потянулся за пузырьком, но Лоренцано и не подумал его отдавать.

– Что вы, что вы, доктор, – воскликнул он. – Я ничуть не сомневаюсь ни в вашей доброй воле, ни в ваших талантах. В той печальной ситуации, в которой я оказался, я не должен отталкивать того, кто вызвался мне помочь. Кстати, Луиджи, полагаю, входя сюда, вы встретили одну даму?

– Да, – ответил Луиджи, – графиню Гвидичелли. Если помните, мы уже имели возможность видеть ее у парфюмера королевы, но не знали, что она ваша добрая знакомая. Но к чему вы ведете?

– Знаете, что думает графиня о моем состоянии? Она полагает, что меня отравили.

Ни маркиз, ни Филипп с Зигомалой и бровью не повели.

– Неужели? – промолвил Альбрицци. – И на чем же она основывалась, выдвигая подобное предположение? Беспричинных преступлений не бывает. Или графине мерещатся враги вокруг вас? Что до меня, то я здесь никого, кроме друзей, не вижу!

– Именно это я и сказал графине.

– И потом, – встрял в разговор Филипп де Гастин, – мы же не в Италии, где яды, благодаря этой мерзавке Тофане, в порядке вещей, а во Франции…

– А во Франции, – заключил Зигомала, – насколько я знаю, есть только одна персона – королева-мать, которая использует этот коварный способ, дабы отправлять врагов в могилу.

– Так и есть, – пробормотал Лоренцано, растерянно глядя то на маркиза с шевалье, то на доктора.

– Тому, кому нечего поставить себе в упрек, нечего и бояться, – продолжал Луиджи. – Ваша жизнь чиста, мой дорогой Лоренцано. Зачем кому-то на нее покушаться? Графиня заблуждается. Вы не отравлены; вы больны. Но вы выздоровеете…

– И, убежден, очень скоро, – добавил Зигомала. – Вы разделите это убеждение, господин граф, как только примете с десяток капель этого снадобья, последнего слова в моей науке.

С этими словами врач, которому наконец удалось вырвать пузырек из рук Лоренцано, перелил часть жидкости в стакан. Широкие улыбки на лицах маркиза и шевалье рассеяли последние сомнения графа.

– Выпьем же! – произнес он. – Выпьем!

И он выпил. И сперва действительно почувствовал себя лучше; кровь побежала по его венам с большим жаром и пылом.

Он резко выпрямился.

– Вы правы, доктор, – воскликнул он, – вы вернули мне жизнь! Да-да, я вновь живу! Вновь полон сил! Ах, славный доктор… дорогой Луиджи!..

Он повернулся к Филиппу де Гастину, который, по знаку маркиза, запер дверь комнаты на засов.

– Но что вы делаете, шевалье Базаччо?

– Обо мне не волнуйтесь, господин граф, – ответил Филипп. – Я всего лишь хочу, чтобы нас не побеспокоил какой-нибудь слуга.

– Не побеспокоил в чем? Зачем?

– Сейчас вы это узнаете, граф Лоренцано, – промолвил Луиджи.

Больной с минуту стоял неподвижно, пристально глядя на шурина, чья физиономия вдруг стала ужасной.

Внезапно он покачнулся. Вернувшиеся к нему силы начали его оставлять, уступая место полному онемению.

– Ах! – воскликнул он. – Я умираю!.. Я… я… ко мне… на по…

Больше ничего граф сказать не успел: безжизненной массой, с все еще открытым ртом, но не в состоянии издать даже звука, он повалился в кресло; парализованный, скорее даже окаменевший во всех своих членах, всех своих мускулах. Перестав моргать, он уставился взглядом в одну точку.

Но он еще дышал, а следовательно, был жив.

– Убийца моей сестры, – сказал Луиджи, склонившись над негодяем, – Тофана, твоя сообщница, не ошиблась. Тебя отравили. И отравил тебя я, слышишь, я, с помощью того перстня, который надел тебе на палец, и в котором заключался безжалостный яд, попавший в твою кровь, разъевший твою плоть и внутренности! Ты умираешь, и с этим ничего нельзя поделать. Ты и сейчас уже не более чем тень человека, а вскоре и вовсе превратишься в труп! Самый ужасный труп! Живую и страдающую тухлятину! Ха-ха! Ну и что ты думаешь про мою месть, Лоренцо Лоренцано? Так как ты еще способен думать, я знаю. Ты думаешь, видишь, слышишь. Но не можешь говорить! Не можешь заткнуть себе уши, чтобы избегнуть раскатов моего голоса, не можешь закрыть глаза, чтобы спастись от пламени моего взгляда! Ха-ха! Даже Тофана, Великая Отравительница, твоя подруга, не смогла бы изобрести более страшной пытки! И эта пытка для тебя будет длиться пятнадцать дней. Пятнадцать дней! Триста шестьдесят часов! Триста шестьдесят часов, и ни секунды передышки, так как ты больше уже не уснешь. А затем, но ни секундой ранее, как бы ты о ней ни молил, придет смерть. Тебе придется жить пятнадцать дней, чтобы пятнадцать дней умирать! Ха-ха! До свидания, Лоренцо Лоренцано. О, мы еще не раз увидимся, прежде чем ты испустишь последний вздох. Я еще не раз приду сюда насладиться зрелищем твоих предсмертных мучений. А пока я собираюсь подумать о наказании для Тофаны, и будь спокоен, пусть оно и настигнет ее чуть позже, но будет не менее ужасным!.. Пойдемте, господа.

Луиджи Альбрицци и Филипп де Гастин открыли дверь, чтобы удалиться.

– Простите, господин маркиз, – сказал Зигомала, показывая Луиджи некую бумагу, на которой он черкнул несколько строк, – но прежде чем уйти, я должен передать слугам этого человека инструкции касательно ухода за их несчастным хозяином, которого внезапно разбил полный паралич. Пусть он и живой труп, господин маркиз, но для поддержания в нем жизни необходимо, чтобы за ним как следует ухаживали.

– Займитесь этим, доктор, – ответил Луиджи Альбрицци. – Мы же, как и было решено, направимся к Рене и пойдем медленно, дабы вы могли догнать нас.

Мы уже говорили, что, по приказу своей новой хозяйки, графини Гвидичелли, Тартаро подошел к окну, чтобы внимательно рассмотреть двух вельмож, направлявшихся к магазину парфюмера. Осмотр был коротким: умело разыграв удивление, гасконец громко вскрикнул.

– Ну и дела! – пробормотал он. – Это что-то невероятное! О, теперь я понимаю, зачем госпожа попросила меня взглянуть на этих господ… Госпожа была знакома с графом Филиппом де Гастином, и ей кажется, что один из этих господ на него похож. Он действительно на него похож… очень похож, это правда, разве что этот – брюнет, тогда как господин Филипп был блондином. Кроме того, господин Филипп был не так высок. И потом, госпожа, раз уж мой молодой хозяин, вместе с его дорогой женушкой, ее братьями и друзьями, остались лежать под руинами Ла Мюра, этот никак не может быть он, ведь мертвые не воскресают, не так ли?