положил трубку и несколько мгновений стоял, дивясь себе. Внезапное изменение его планов приведет в смятение всю компанию, потому что время Шасы жестко расписано на много недель вперед и в этом графике – открытие выборной кампании, но у этой женщины была какая-то колдовская власть над ним. Все эти месяцы воспоминание о ней, как злой дух, витало на краю его сознания, и теперь мысль о том, что он будет с ней, наполнила его таким возбуждением, какого он не знал с того времени, как подростком начал первые сексуальные опыты.

«Москит» был заправлен и ожидал на стоянке, готовый к полету на шахту Х’ани. Потребовалось десять минут для прокладки нового маршрута и согласования со службой воздушного контроля, потом Шаса поднялся в кабину и, улыбаясь, как школьник, играющий вместо уроков в хоккей, включил двигатели «роллс-ройс-мерлин».

Когда он приземлился, было уже темно, но его ждала машина компании, и он поехал прямо в центр Йоханнесбурга, в отель «Карлтон». Когда он вошел через вращающиеся двери, Китти была в фойе: свежее лицо девочки-подростка, длинноногая, узкобедрая, в джинсах. Она с детским энтузиазмом подбежала к нему и обеими руками обняла за шею, чтобы поцеловать. Постояльцы отеля, должно быть, решили, что отец встретился со своей дочерью-школьницей, и снисходительно улыбались.

– Нас пустили в твой номер, – сказала Китти по дороге к лифту, подпрыгивая, чтобы не отставать, и таща его за руку в пантомиме восторга. – Хэнк уже приготовил камеру и освещение.

– Ты не даешь мне даже времени выпить, – возразил Шаса. Китти сделала строгое лицо.

– Делу время. И тогда у нас будет достаточно часов для любой потехи.

Она проказливо улыбнулась, и он неохотно кивнул в знак согласия.

Конечно, все это было обдумано заранее. Китти была слишком профессиональна, чтобы дать ему время собраться с мыслями и подготовиться. Один из ее приемов – выбить собеседника из колеи, однако сама она тщательно готовила вопросы и реплики все пять часов после их разговора по телефону.

Она переставила мебель в номере, выделила интимный уголок, в котором уже было готово освещение и стоял со своем «арифлексом» Хэнк. Шаса обменялся с ним рукопожатием и теплым приветствием, а Китти тем временем налила большую порцию виски из бара.

– Снимай пиджак, – приказала она, протягивая виски. – Я хочу, чтобы ты был расслаблен и небрежен.

Она отвела его к двум стоящим друг против друга креслам и, пока он прихлебывал виски, стала забавно рассказывать о перелете и о том, как в Лондоне их задержали на восемь часов из-за нелетной погоды. Затем Хэнк дал ей знак, и она начала:

– Шаса Кортни, с начала этого столетия ваша семья была традиционным союзником генерала Сматса. Он был личным другом вашего деда и вашей матери, часто бывал у вас в доме и способствовал вашему вхождению в политику. А теперь вы бросили созданную им Единую партию, отказались от фундаментальных принципов соблюдения приличий и от честной по отношению к цветным гражданам этой страны игры, а ведь эти принципы составляли ядро философии генерала Сматса. Вас называют дезертиром, изменником и гораздо худшими словами. Считаете ли вы это справедливым, а если нет, то почему?

Нападение было таким стремительным и свирепым, что на мгновение застало Шасу врасплох; но он быстро с этим справился – ведь он знал, чего ожидать, и улыбнулся. Он будет наслаждаться происходящим.

– Генерал Сматс был великий человек, но совсем не такой святой по отношению к туземцам, как вы полагаете. Все то время, что он оставался у власти, политический статус туземцев не менялся, а когда они выходили за рамки, он без колебаний посылал войска и давал смутьянам услышать свист шрапнели. Вы когда-нибудь слышали о Бондельвартском восстании или о Булхокской бойне? [251]

– Вы утверждаете, что Сматс тоже угнетал туземцев в этой стране?

– Не больше, чем строгий директор школы угнетает учеников. А главное, он никогда серьезно не занимался вопросом о цветных, оставляя это будущим поколениям. Мы и есть это будущее поколение.

– Ну хорошо. Что же вы собираетесь предпринять относительно черных жителей этой страны, которые вчетверо превосходят вас численностью и не обладают никакими политическими правами в собственной земле?

– Прежде всего, мы постараемся избежать ловушки упрощенного мышления.

– Вы можете это объяснить? – Китти нахмурилась. Она не хотела, чтобы он с помощью непонятной терминологии вырвался из ее когтей. – Дайте нам конкретный пример упрощенного мышления.

Он кивнул.

– Вы бойко пользуетесь терминами «черное население» и «белое население», разделив тем самым жителей страны на две неравные по численности группы. Это опасно. Это могло бы сработать в Америке. Если бы американским черным дали белые лица, они стали бы просто американцами и считали бы себя ими…

– Вы утверждаете, что в Африке не так?

– Конечно, – кивнул Шаса. – Если бы черным в этой стране дали белые лица, они по-прежнему считали бы себя зулусами, или коса, или венда, а мы оставались бы англичанами или африкандерами, и в сущности ничто бы не изменилось.

Китти это не понравилось. Не это она хотела сказать своим зрителям.

– Итак, вы исключаете возможность демократии в этой стране. Вы никогда не согласитесь с политикой «один человек – один голос», но всегда будете отстаивать господство белого человека…

Шаса сразу прервал ее:

– Политика «один человек – один голос» не приведет к формированию черного правительства, как вы считаете, а создаст зулусское правительство, потому что зулусы численностью превосходят любую другую группу. Мы получим зулусского диктатора вроде доброго старого короля Чаки, и это будет ужасно.

– Каково же ваше решение? – спросила она, скрывая раздражение за улыбкой маленькой девочки. – Белый baasskap– господство белых и жестокое угнетение, основанное на чисто белой армии и полиции?..

– У меня нет решения, – перебил он ее. – Нам придется искать его всем вместе, но я надеюсь, это будет система, в которой каждая племенная группа, черная, коричневая или белая, сможет сохранить свою