В этот раз между ними не было никаких преград. Они желали друг друга и понимали, что нужны друг другу.

— Хочешь, я тебя обниму? — спросил он, когда они добрались до мотеля.

— Давай лучше займемся любовью, — ответила она.

Карл понял, что ее тело изменилось. Стало стройнее и мускулистее. Аманда много тренировалась, и, когда она повернулась, подняв руки, чтобы притянуть его к себе, он заметил выступающие мышцы. Тело Аманды привело Карла в восторг, он никак не мог от него оторваться, покрывая поцелуями с головы до ног. Карл видел, что каждое прикосновение возбуждает ее, и это заводило его еще больше. Аманда стала очень сильной, и не только физически. Когда наконец Карл проник в нее, то почувствовал, что она словно поглощает его целиком. Словно они стали одним целым.

Аманда не ожидала, что все будет так хорошо. Вначале она ощущала только физическую потребность, ей хотелось обнимать кого-нибудь, соединиться с кем-нибудь. Даже когда они поцеловались, она не испытала такого волшебного ощущения, как сейчас. Карл изменился. Как любовник он стал намного нежнее, чувствительнее, внимательнее к ее желаниям. Когда он начал ласково массировать ее плечи и целовать затылок, легко пробежал пальцами по остриженным волосам и провел языком вдоль позвоночника, Аманду охватила слабость. Захотелось подчиниться, оказаться в его власти. И девушка знала, что Карл чувствует то же самое.

Они занимались любовью до самого утра, пока совершенно не обессилели. Пока оба не поняли, что больше ничего не могут дать партнеру ни физически, ни душевно. Когда они закончили, то не стали ничего говорить. Не стали ничего обещать, когда лежали, слившись в объятии. Но мысленно каждый из них поклялся, что больше никогда не даст другому уйти.

— Нам нужно поговорить, — сказала Элизабет Адамсон. Она лежала в постели, наблюдая, как ее муж стоит у окна, почти скрытый предрассветной тенью.

— Не нужно, — ответил тот устало. — Я знаю, что ты хочешь.

— Да, — подтвердила женщина, — именно этого я и хочу. Только так я смогу тебя спасти. Полностью.

— Полностью? — переспросил он, презрительно скривив нижнюю губу. — А что делать с моим президентством? Просто передать его в руки Джерри Бикфорда?

— Он его заслужил. Джерри — преданный и честный человек.

— Он слабый, больной старик.

— Он добросердечен.

— В этом городе добросердечие приравнивается к слабости. Джерри не по силам даже должность вице-президента. Ты ведь слышала его слова. Он хочет закончить карьеру.

— Он передумает.

— За тридцать пять лет Джерри Бикфорд ни разу не менял принятого решения.

— От такого поста трудно отказаться.

— Да. А еще труднее уйти в отставку. Господи, Элизабет, ты хоть понимаешь, что произойдет? Что будет с партией? В какой хаос это ее повергнет? Какой ущерб нанесет?

— Томми, я не хочу говорить о политике. Я хочу, чтобы ты принял лучшее решение.

— Для страны?

— Нет, милый, для себя.

— Для меня больше не существует лучшего решения, — сказал Адамсон. В его словах звучала горечь поражения.

— Тогда для нас.

Когда он бросил на нее непонимающий взгляд, Элизабет продолжила тихо, почти неслышно:

— Может, самая большая трагедия в том, что мы забыли о нас.

— Элизабет, — громко и четко произнес Том Адамсон. Его голос эхом разнесся по спальне. — Я — президент Соединенных Штатов Америки. И кем я являюсь в дополнение к этому, чем мы являемся, не имеет никакого значения.

— Нет, — воскликнула она, — только это и имеет значение! Кто мы, что мы значим друг для друга…

— Ты говоришь о том, кем мы были, а не о том, кто мы теперь.

— Так давай вернемся! Туда, где снова сможем свободно дышать!

Она увидела, как Том заморгал, словно эти слова разбередили в его душе старую рану. Словно они звали туда, куда уже нельзя вернуться.

— Мы сможем закончить ранчо в Озаркских горах. Сможем ездить верхом на неоседланных лошадях и купаться нагишом в пруду, не опасаясь проклятых фотографов, засевших где-нибудь в скалах. Ты будешь рыбачить и наконец займешься той каминной полкой — сколько лет ты уже собираешься ее вырезать, двадцать? Ты сможешь преподавать в университете. А если заскучаешь без работы — можно организовать какой-нибудь фонд, и ты будешь заседать в комитете. Том, — произнесла она умоляюще, — мы даже сможем заниматься любовью средь бела дня!

Он повернулся, его лицо выступило из тени.

— Назад пути нет, — прошептал президент. — Я все рассказал. Я рассказал о… — тут он произнес слово, которое не осмеливался произнести много лет, — о Гедеоне.

— Да, — произнесла она, медленно и печально, — рассказал священнику.

— Ты знаешь? — удивился он, недоуменно встряхнув головой. — Ах да, конечно. Ты все знаешь.

— Я знаю все о тебе, милый. Я знаю, когда ты силен, когда тебе больно, и…

— И когда я слаб? — закончил он. Их взгляды встретились, даже через сумрак теней. — Ты все обо мне знаешь. Значит, понимаешь, что я не могу уйти в отставку.

— Не имеет значения, — проговорила она. — Что бы ты ни сказал ему, кто бы ни знал об этом… не важно.

— Ничего уже не имеет значения.

— Неправда, Том. Мы имеем значение, — возразила Элизабет. Она почувствовала, что сейчас расплачется, впервые за много-много лет. — Видит Бог, мы важны друг для друга.

— Нет, — вздохнул Том Адамсон. — Кто-то знает о Гедеоне. И потому ничего не имеет значения.

В комнате стало тихо. Извне, от окна, не доносилось никаких звуков. Словно остальной мир исчез.

— Вернись в постель, — позвала она его.

Том Адамсон устало кивнул. Бросил последний взгляд на ее сад, просыпающийся под первыми лучами восходящего солнца.

— Иду, — ответил он.

Но, даже произнося это, думая обо всем, что они делили на двоих, о том, чего достигли, а потом потеряли, он знал, что время ухода близко.

Они проснулись в объятиях друг друга. Аманда первой открыла глаза и минуту или две смотрела на спящего Карла. Солнце изо всех сил пыталось пробраться через окно мотеля, занавешенное плотными шторами. Его лучам удалось проникнуть ровно настолько, чтобы слабым светом озарить клочок заляпанного коричневого коврика в ногах большой кровати.

Карл заворочался. Аманда увидела, как он открыл глаза, обвел недоуменным взглядом комнату, на миг растерявшись. Затем заметил ее. Карл улыбнулся, и замешательство в его глазах сменилось нежностью. Он обрадовался, увидев Аманду, и ей это было приятно.

Она знала: им нужно многое сказать друг другу. Очень многое. Но с этим можно не спешить. Что сказал герой Хамфри Богарта героине Ингрид Бергман в фильме «Касабланка»? «Проблемы двух людей в этом мире гроша ломаного не стоят». Правильно. Выяснение отношений может подождать. Сперва необходимо решить проблемы поважнее. Они с Карлом подобрались к Гедеону. Так близко, что чувствуют его присутствие.