В остальном, кроме ставок на бой «акула – теща», в нашей группе были лад и согласие. Боэмунд, правда, первый день здорово чудил, стремясь вызвать на поединок всякого, кто на Фатиму посмотреть посмеет, но Жомов его быстро успокоил. Однажды, когда рыцарь раз в десятый за день схватился за меч, омоновец не выдержал и легонечко стукнул его своим кулачищем по лбу. Не знаю, слышали ли звон от этого контакта в Иерусалиме, но у меня уши заложило и показалось, будто взрыв ста килограммов тротила по сравнению с этим грохотом звучит, как камерная музыка.

После Ваниного урока Боэмунд присмирел. Не знаю, чего уж там у него в голове омоновец своим ударом сдвинул, но рыцарь совершенно неожиданно захотел учиться и начал приставать к Сене, чтобы тот преподал ему хотя бы вводный курс для начальной школы. Однако Рабиновичу было не до того, чтобы грамоте кого-то обучать. Поэтому образованием перстоносца занялся Абдулла. Целый день он обучал Боэмунда рисовать арабской вязью какую-то фразу на песке, и лишь к вечеру выяснилось, что рыцарь целый день писал «Аллах акбар»! Как истый христианин, Боэмунд обиделся на сарацина и хотел ему даже морду набить, но Попов не позволил. Поигрывая дубинкой, Андрюша заявил, что если рыцарь еще до кого-нибудь докопается, то он сам, лично, займется обучением любознательного Боэмунда.

– Спасибо, нет. Я уж лучше вовсе безграмотным похожу, чем полностью звезданутым, – отказался рыцарь, и на этом вопрос о его обучении с повестки дня был снят.

А, в общем, Боэмунд оказался очень полезен нашей экспедиции. За несколько лет до начала крестового похода он бывал в Иерусалиме и знал этот город как свои пять пальцев. Правда, из всех этих знаний в голове перстоносца твердо отложились лишь кабаки, девки да невольничий рынок, но при виде резиновой дубинки у своего носа рыцарь тут же вспоминал, какие храмы где находятся, в каких местах расположены христианские святыни и где, по преданию, находится Гроб Господень. Сам он в этих местах не бывал, поскольку, как объяснил Боэмунд, сарацины, науськанные сынами Израилевыми, брали такую плату за входные билеты, что только помешанные на религии европейцы могли себе позволить выложить столько денег, чтобы посмотреть на иконы и прочие церковные атрибуты христианского Иерусалима. После этого рассказа Попов тоненько захихикал и собрался сказать что-то язвительное в адрес моего хозяина и всех его соплеменников, но нарвался на такой злобный взгляд Рабиновича, что предпочел прикусить язык.

– Правда, один раз я на Голгофу все-таки сходил, – в конце своего рассказа почему-то стыдливо признался нам Боэмунд. – У меня там один знакомый раб есть, франк по национальности. Так вот, он в профсоюзе уборщиков состоит, а эти проныры в любое закрытое место по десятку секретных проходов знают. Вот и подрабатывают иногда тем, что туристов по дешевке во всякие святые места пропускают. Как христианских, так и сарацинских.

– Отлично, – кивнул мой хозяин. – Когда мы определимся, куда именно нам попасть нужно, вот тогда ты с этим знакомым нам и поможешь.

Кстати, я заметил, что Сеня с Боэмундом начали подозрительно сближаться. Стали подолгу ехать рядом на конях, всякие там торговые операции обсуждать и о прочей коммерческой ерунде разговаривать. Поначалу я думал, что мой хозяин поле деятельности для своих махинаций подыскивает, но все оказалось проще. Оказывается, рыцаря с ментом сблизила неразделенная любовь!.. Нет, Фатима, конечно, намного мягче стала с моим Сеней разговаривать после того, как он ее от волков спас и вообще показал себя настоящим джентльменом. Да и перстоносцу, упорно добивавшемуся расположения танцовщицы всеми известными ему способами, парочка ласковых взглядов тоже перепала, но основное внимание девица все же уделяла Жомову. По крайней мере, красавчиком она больше никого не называла. Вот и тосковали вместе кинолог с рыцарем, завистливо поглядывая в сторону омоновца.

Впрочем, их совместная тоска продолжалась ровно сутки. На второй день нашего путешествия я проснулся со странным покалыванием по всей шкуре – это так у меня иногда предчувствие чего-то необычного выражается. Покалывание было до того нестерпимо настойчивым, что я даже по сторонам озираться начал, ожидая каких-нибудь сюрпризов. Например, появления Кобелева прямо в Иерусалиме и его встречи с нами, от которой в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось. Впрочем, начальника нашего отдела в этом месте и в это время быть никак не могло, поэтому я немного успокоился. Но предчувствие какого-то необычного события у меня все равно осталось.

Эту ночь мы провели на постоялом дворе маленького, но вполне опрятного городишки в полудне пути к северу от Иерусалима. Сеня страшно не хотел останавливаться здесь, истошно вопя о том, что три троглодита, выдававшие себя за нас, уже, может быть, в город святынь въезжают. Я тоже этого опасался, но останавливаться на ночлег все равно пришлось. Во-первых, потому, что ехать на лошадях всю ночь не смог бы никто, даже наш железный омоновец. Во-вторых, хороши бы мы были утром, после бессонной ночи, если бы нам пришлось с какими-нибудь врагами схватиться. Ну а третьей причиной нашей остановки на ночлег была Фатима. Мой бабник, хозяин то бишь, увидев ее капризную физиономию, сразу заткнулся и повернул лошадь к постоялому двору, больше о продолжении пути даже не заикаясь.

К моему удивлению, в отличие практически от всех населенных пунктов, встреченных нами на пути от Антиохии до Иерусалима, здесь мы провиниться еще ничем не успели. То есть, наших дубликатов тут еще не было, или они этот городишко стороной обошли. Не знаю, какое из этих утверждений ближе к истине, но здесь нам впервые не пришлось отбиваться от вооруженных дрекольем аборигенов и пытаться хоть как-то обелить честь мундира, испоганенную самозванцами. В общем, в городе все было спокойно. А особенно мне понравилось то, что ничего общего с опостылевшими уже караван-сараями у постоялого двора, на котором мы остановились, не было. Вполне европейская, пусть и средневековая, обстановка: столы, стулья, кровати и шкафы в комнатах. Каждому досталось по отдельному номеру, и я впервые уснул, не морщась от смеси горынычевско-поповских ароматов.

Как я проснулся утром, уже вам рассказывал. Поежился, посмотрел по сторонам и принялся будить Рабиновича. Во-первых, уже рассвело и пора было отправляться в путь. А во-вторых, своим предчувствиям я верил и не хотел, чтобы какие-нибудь неприятности застали моего спящего хозяина врасплох. Я пару раз тихо гавкнул, и мой Сеня, давно приученный к подобным побудкам, мгновенно проснулся. Рабинович посмотрел в окно и, одевшись, с непрекращающимися тяжелыми вздохами взял в руки поводок… Вообще-то я его не для этого будил, но раз уж хозяин к распорядку приучен, с моей стороны оказание ему сопротивления будет крайне непедагогичным поступком.

Всю дорогу со второго этажа на улицу Сеня зевал, не переставая. Не отказался он от этой затеи и когда мы на свежем воздухе оказались – разевал рот так, что если бы поблизости был какой-нибудь завалявшийся слон, можно было бы исполнить смертельный цирковой номер «голова слона в пасти хищника». Рабинович, едва передвигая ноги, повел меня вокруг трактира, и я, оставляя в положенных местах свои метки, в большей степени не гулял, а прислушивался к тому, что в городишке творится.