Их похоронили вместе с оружием в песке, так как для погребального костра не было дров. Воины Александра покидали эти могилы с тяжелым сердцем, понимая, что наспех созданные погребения скоро будут разграблены.

Как-то раз отряд разведчиков, вернувшись из дозора, доложил, что на берегу, близ устья жалкого ручейка, несущего в море струйку воды, обнаружено несколько сел. Царь решил напасть на них этой же ночью. В ту ночь было полнолуние, и луна, как днем, освещала меловую белизну пустыни.

Леоннат вставил в скобу у седла топор, схватил бронзовый щит весом в шестнадцать мин и вскочил на своего жеребца, но Александр удержал его:

— Твоя рана еще не зажила. Останься здесь и позволь нам самим справиться с этим.

— Не останусь, даже если вы меня свяжете, — прорычал друг. — Они мне заплатят за всех убитых солдат, подло зарезанных в темноте.

Царь, его друзья и отряд солдат, всего двадцать человек, отобрали вороных коней и надели черные плащи, чтобы раствориться в ночных тенях. Александр подал сигнал, и всадники пустились бешеным галопом, плечом к плечу, голова в голову, по пустынной равнине, как демоны, порожденные царством Аида.

Когда ориты заметили их, было уже поздно, но они все же бросились в контратаку, защищая свои селения, детей и жен. Их опрокинули при первом же столкновении и перерезали, как скот. Македоняне бросились грабить, а разъяренный Леоннат со своим топором ринулся за убегавшими врагами, кося их, как колосья, пока не ощутил, как сердце разрывается у него в груди, и не услышал голос Александра:

— Хватит, Леоннат!

Тогда он остановился, дымясь от пота, весь покрытый кровью.

Вскоре прибыл второй отряд легкой конницы, он привел вьючных животных с бурдюками и телегами, чтобы вывозить провиант. В селах нашли лишь овец и коз в загонах, сложенных из камней. Слой засохшего навоза говорил о том, что их довольно редко выводили на пастбище.

— Спрашивается, чем же их кормят, — проговорил Евмен, прибывший вместе с конвоем за припасами.

— Похоже, вот этим, — ответил Селевк, показывая на мешки из высушенных водорослей, набитые какой-то белесой пылью.

— Воняет рыбой, — заметил Лисимах.

— Это и есть рыба, — подтвердил Евмен, зачерпнув пригоршню и поднеся к носу. — Сушеная рыба, перемолотая в муку.

Они вернулись в лагерь с водой и угнанным скотом, но, когда его зарезали, от мяса тошнотворно воняло тухлой рыбой. Однако выбора не было, и пришлось питаться тем, что удалось добыть.

Еще много дней они шли под палящим солнцем, мучимые жарой и жаждой. Порой цвет пустыни менялся; она вдруг становилась ослепительно белой, и войску приходилось ступать по соляной корке, образовавшейся на месте древних морских лагун. Соль разъедала конские копыта и обувь пехоты, вызывая на ногах сначала глубокие трещины, а потом болезненные язвы. Много вьючных животных погибло от жажды и голода; вскоре начали умирать и люди.

Не было ни времени, ни сил похоронить их или воздать погребальные почести. Солдаты даже не замечали, если товарищ падал в изнеможении, а если замечали, то не могли ему помочь, и брошенное тело оставалось лежать добычей шакалам или стервятникам, что постоянно кружили над колонной. Царь терзался, глядя на страдания солдат. Не мог он без боли смотреть и на свою молодую жену, переносившую все эти тяготы и лишения. А тут еще тревога за судьбу флота, от которого не было никаких известий с того самого дня, как они расстались в Патале.

В этом тяжком испытании только Калан, казалось, не чувствовал никаких страданий: он шел босой по раскаленному песку, накинув на плечи лишь лоскут ткани. Вечером, когда темнота приносила относительную прохладу, мудрец садился рядом с царем и беседовал с ним, обучая своей философии и искусству контролировать плотские страсти и нужды. Роксана, несмотря на юный возраст, тоже держалась образцово, проявляя невероятную силу и твердость духа; часто видели, как она едет в согдийском камзоле рядом с мужем, иногда пытаясь из лука подстрелить пролетавших птиц.

Однажды, когда люди уже дошли до крайности, один солдат из царской охраны чудом нашел углубление на дне впадины, где как будто осталось немного влаги. Он начал копать клинком, пока не увидел, как капля за каплей появляется вода. Ему удалось собрать немного на дне шлема, и, чуть намочив себе губы, он принес драгоценную влагу Александру, который тяжело переносил лишения из-за последствий раны.

Царь поблагодарил солдата, взял шлем и хотел было поднести ко рту, но в то же мгновение осознал, что все войско смотрит на него. Глаза у солдат покраснели, кожа иссохла, губы потрескались. И у Александра не хватило духу выпить. Царь вылил воду на землю со словами:

— Александр не пьет, когда его солдаты умирают от жажды. — Потом, увидев, что многие еле держатся на ногах, крикнул: — Солдаты, мужайтесь! Подумайте: неужели боги позволили вам совершить столь великие дела, чтобы потом уморить в этой пустыне? Нет, поверьте мне! Обещаю, что завтра вечером мы выйдем из этого пекла и вы получите вдоволь воды и пищи! Хотите сдаться именно сейчас? Хотите остаться здесь и умереть в шаге от спасения?

При этих словах солдаты набрались мужества и продолжили путь до наступления темноты. Море уже давно осталось позади. Они поднимались к гряде каменистых холмов, где в знойную ночь надеялись найти хотя бы малую прохладу. На рассвете следующего дня они подошли к перевалу и увидели вдали стены какого-то города.

— Это Пура, — сказал один из персидских командиров. — Мы спасены.

Александр крикнул:

— Слышали, солдаты? Вы слышали? Мы спасены! Ваш царь держит свои обещания!

Солдаты взбирались на гребень один за другим. Они видели город и кричали от радости, подбрасывая в воздух оружие и обнимаясь, некоторые плакали.

Птолемей с изумлением на лице подъехал к Александру:

— Как ты это сделал?

— Помнишь, вчера мы оказались перед развилкой дорог? Там, где один путь шел на запад вдоль моря, а другой поднимался на холмы?

— Да, помню.

— Калан сказал мне тогда: «Лучший путь — тот, что труднее».

— И все?

— И все.

— Ты рисковал.

— Не в первый раз, кажется.

— Да, действительно.

К заходу солнца из последних сил они добрались до города, и командир крепости с подозрением вышел им навстречу.

— Кто вы? — спросил он.

Александр повернулся к Птолемею:

— Оксатр еще жив?

— Кажется, да, — ответил тот. — Я видел его пару дней назад.

— Разыщи его.

Птолемей удалился и вскоре вернулся с Оксатром, и тот объяснил персидскому командиру все, что ему следовало узнать.

— Александр? — ошеломленно переспросил тот. — Но разве он не умер?

— Как сам видишь, жив и здоров. Но прошу тебя, впусти нас. Мы совершенно измучились.