известно, какие большие деньги платил за произведения русских художников и скульпторов, и каким щедрым он был во всей подготовке создания Русского музея. Также было и во многих других случаях, касавшихся вопросов науки и культуры. Так, узнав о материальных затруднениях Шереметева с покупкой семейного архива Остафьевых, он предложил сам купить все эти бумаги, а когда Сергей Дмитриевич справится с деньгами, то за такую же цену он отдаст архив Шереметеву. Этот самый архив будет спасён от рассеивания и придёт к Шереметеву. Надо сказать, что случай этот для людей царской фамилии оказался небывалым как по своевременности вмешательства, так и по благородству поступка.

Царь, хорошо зная Шереметева, понимал, что принять такой подарок граф не сможет, по правилам чести не согласится, а вот во благовременье купить – это он сделает охотно. А пока не соберёт нужную сумму денег, архив, словно в Государственном банке, будет находиться у царя.

Рассказывая о домашней жизни императора всероссийского, не обойдёшься без упоминания о характере домашнего царского стола. Так, Александр Александрович и в этом резко отличался от всех европейских монархов. Царский повседневный стол был столь же прост, как и повседневная царская одежда. О ней мы уже говорили: брюки, тужурка, пальто, полушубок носились Царем до износа. Причём обувь он любил тоже обыкновенную, а сапоги чаще всего военные и даже солдатские. Щегольскую обувь решительно отрицал, тужурку носил не из дорого тонкого сукна, а рубашки были сшиты из русского ивановского холста.

Повседневный царский стол был невзыскательным. Основными блюдами подавались обыкновенный суп, каша и картофель. Царь очень любил квас и кофе с сушками. Он вставал очень рано, сам варил себе кофе, пил его с этими самыми своими любимыми сушками и после этого начинал приём посетителей.

Вина за царским столом были очень лёгкие и все отечественные (кавказские и донские). Сказка о том, что Александр Александрович был большим любителем выпить и даже постоянно увлекался водкой, является большой гнусностью советской исторической и художественной литературы. Угодничая перед властью, эти «аварцы» создали много скверных выдумок о Царе-Хозяине. Одна из них выдумка о том, что он, якобы, любил носить русские сапоги единственно по причине удобства прятать в их голенища фляжку с водкой. Это не менее бесстыдно, чем такие же выдумки о, якобы, имеющихся царских внебрачных детях. Не было никаких внебрачных детей и никаких внебрачных связей у этого образцового семьянина.

А что касается вина, то Царь-Хозяин выпивал всегда очень немного, и из спиртных напитков всего больше любил шампанское, разбавленное… квасом! Это его собственная придумка. Кстати, и в этом явственно прозвучала его очень простонародная русскость. Хрен, огурцы с чесноком и квас были его любимой русской едой.

Вспомнив об этих едва не простонародных вкусах, невольно обратишься к памяти великого русского полководца Суворова. После швейцарского похода ему, тяжело больному, советовали ехать на воды. Ответ полководца оказался одновременно и резким, и насмешливым, «истинно русским, народным!»: «На воды посылай здоровых богачей, прихрамывающих игроков и всякую сволочь. Там пусть и купаются в грязи. А я истинно болен. И мне нужна молитва, деревенская изба, баня и квас».

Не правда ли, и квас, и баня живо напоминают простые вкусы Александра III? А что касается «избы», то в Гатчине царь жил в очень малых комнатах, где прежде обитали слуги. А число самих слуг он сильно убавил, как и в целом убавил все расходы на собственную семью. И в этом у Хозяина была строгая и последовательная экономия.

Полагаем, что её же нам следует отмечать и в жизни всего Высочайшего Двора. Царь сократил число балов до четырёх в год. Однако в день именин жены непременно устраивал праздник в Петергофе. Но в маленьком дворце, в Александрии, уже определявшем невеликое число гостей.

И во всём этом – и в ограничении числа праздников, и к большой склонности к семейному времяпровождению – у богатыря-императора ясно читались его врождённые простота и здравомыслие, и даже некая отрешённость от светской суеты. Несомненны были у него, особенно в зрелые царские годы, теплота и участливость к близким людям. И, может быть, именно эти его душевные качества столь явственно и прозвучали в четверостишии, записанном им в домашний альбом Шереметевых: «Играйте, пейте же, друзья, украсьте вечер быстротечный. И вашей радости сердечной сквозь слёзы улыбнулся я».

Царь всегда был способен очень просто и искренне выражать свои чувства, а ещё его близкие замечали, что он был дружен с юмором, умел пошутить и даже изобразить что-то в лицах.

Эти качества появились у него рано, ещё в детстве, когда со своими маленькими приятелями он выступал на детской сцене. (И среди этих детей тогда был и наш земляк Федя Опочинин, будущий вождь наших мышкинских земских просветителей…) И способность иронически и в шутку отнестись к событиям дня сохранилась и развилась у него и в царское время, и иногда прорывалась в пометах на важных бумагах.

Всем своим поведением он спокойно, не жёстко, но властно, указал Двору, что «делу – время, а потехе – час». И по всем вопросам, возникающим в жизни Высочайшего Двора, он принимал лишь министра этого ведомства Воронцова-Дашкова, да и то весьма редко. Не до придворных мелочей было правителю грандиозной империи, мощно вступавшей в период модернизации. Не до придворных амбиций и придворной суеты.

Анна Фёдоровна Тютчева, фрейлина Высочайшего Двора, дочь великого поэта, хорошо знала Александра Александровича с самого его детства и всегда отмечала его «простую, прямодушную и любящую натуру», совсем нетипичную для придворных кругов.

Великий князь К. К. Романов, вспоминая об очередном дворцовом бале, не без сочувствия к монарху писал: «очень не хотелось царю на этот бал: он говорил, что ужасней всего – это сознание, что всегда, всю жизнь будет представать впереди то бал, то приём, то выход, то что-нибудь в этом же роде, и никогда нельзя ему от этого отделаться».

Князь В. П. Мещерский, его давний друг, об этом судил безо всякой иронии, просто и строго указывая, что уже с самой юности этому человеку были глубоко чужды условности Двора: «Придворный мир был не по сердцу великого князя издавна, по той простой причине, что он (этот Двор) грешил двумя вещами, ему антипатичными, – отсутствием правдивости и избытком угодливости. К массе придворных его не только не тянуло, но они не существовали для него».

А начальник дворцовой канцелярии А. А. Мосолов высказывался и ещё определённей, говоря, что Александр III считал придворные церемониалы необходимыми разве что при дворах германских князей, «которые не имеют других средств для поддержания авторитета и защиты своих