— Тише! — с укором прошипела Ольга. — Ты чего разошлась-то? Вон, на нас люди смотрят.

— И пусть смотрят! А что такого? Ты же сама сказала, мол, есть на что посмотреть?! — Нежданова демонстративно выпятила грудь и подмигнула сидящему за соседним столиком отцу семейства. Тот, смутившись, поспешно опустил глаза в тарелку.

— Кончай хулиганить, слышишь?

— А я еще даже не начинала, — Юля подлила себе вина из коробки. — Но вот когда начну! У-ух!.. Ну и чего мы надулись как мышь на крупу? Никак частушка не понравилась?

— Не понравилась.

— Напрасно. Притом что это и не частушка вовсе. Это жизнь. Ты «Историю любви» смотрела?

— Смотрела.

— Вот, считай, это она и есть. История любви. Только по-григорополисски.

— Знаешь, Юля, мне почему-то кажется, что ты сейчас намеренно сгущаешь краски. Вот только не могу понять зачем? Пытаешься меня шокировать?

— Голуба моя, очнись! Я сейчас не сгущаю, а наоборот, разбавляю краски. Твою чувственную натуру жалеючи. — Нежданова в сердцах хлопнула ладонями по столешнице. — Вот ты меня за связь с Литвой осуждаешь. За то, что я с ним за деньги спала, тем самым якобы унижаясь. Так я тебе щас расскажу, что такое настоящее унижение! Унижение — это родиться бабой в поселке Темижбекский. И вступить в возраст полового созревания в каком-нибудь Арзгире. И учиться, к примеру, в Григорополисском сельскохозяйственном техникуме. И все это время, едва только обозначатся сиськи, тебя будут сначала щупать, а потом иметь. Причем во все дыры. И будет иметь любой желающий, не спрашивая твоего на то согласия. Так как по местным традициям желания мужика избыточно-достаточно. А если ты попытаешься взбрыкнуть, то тебя все равно отымеют. Но сначала очень сильно изобьют. Или опосля. Но тут, что называется, от перемены мест слагаемых сумма не меняется[18].

— Юля! Прекрати! — взмолилась Прилепина. — Я не хочу этого слушать!

Но Нежданову было уже не остановить. Всё за долгие годы копившееся наболевшее сейчас в ней нещадно рвалось наружу:

— …И вот так будет продолжаться вплоть до тех пор, пока на тебя не положит глаз какой-нибудь местный бугор. Вернее, ком с бугра. Тебя тогда тоже продолжат иметь: чуть более узким кругом, но зато гораздо изобретательнее. «Соски в тиски — снимай носки». Не доводилось в такой позе расклячиваться?

— Юля! Перестань, пожалуйста!

— А вот мне, представь себе, доводилось. И знаешь в каком возрасте? Нипочем не догадаешься! В семнадцать лет! На абитуре! Это я так в СтавГУ поступала, на филолога. Чтобы овладеть языками, нужно сначала хорошенько поработать языком… А чего ты удивляешься? У нас именно так многие и поступают. В высшие учебные заведения. Парни на задний двор кабанчиков да телят отводят. А если, к примеру, домашней скотины нет, обратно ничего — там и деньгами возьмут, не побрезгуют. А вот девки, те все больше ноги раздвигают. Перед кем надо. Хотя… перед кем не надо, тоже раздвигают. Если у первых уже не стоит.

— Юля, я тебя очень прошу!!!

— А вот представь себе еще такую сценку: допустим, у твоего глубоко обожаемого бугорка именины. Здесь, в том смысле, что он просто обожает, когда ты делаешь ему ЭТО глубоко. Так вот: никакого шика, все тихо, мирно, по-домашнему. Ну, батюшку, как водится, пригласили (дело-то Божье!), участкового, само собой (какая-никакая власть, значит, надо уважить!), фермера-соседа, атамана казачьего горохового (от слова «шут!»), пару-тройку друзей-закадык. И каждого из гостей за этот вечер ублажить надо, а то и не по одному разу. Причем прямо здесь, на столе, между бутылями да закусками! — В уголках глаз Неждановой выступили крохотные слезинки, и она часто-часто задышала. — Как тебе такие именины сердца? И ничего не поделаешь! Традиция! Желание гостя — закон! А у гостя какие тут желания? Нажраться до посинения да елду свою в ближайшую дырку пристроить. «Он грустит, и я грущу / и душой болею. / Как штаны ему спущу — / сразу веселеет». Вот теперь и скажи мне, подруга? Где и кем предпочтительней унижаться? Прожженной блядью на атласных простынях с обходительным Литвой или полуголодной училкой на заблеванном столе с ватагой бухих ублюдков? А?! По мне так, при всем богатстве выбора, другой альтернативы нет. И вот когда я это, пускай и запоздало, осознала, то тихонечко собрала свои вещички и первым же поездом в Питер сбежала. Чтоб, уж если и подкладываться под кого, так хотя бы за деньги. А не за стакан самогона. И это в лучшем случае…

Последние минуты Юлю буквально трясло. Глаза ее метались как бешеные, губы дрожали, силясь высказать еще, еще и еще. Больше, больше, больше…

Но тут плотину век прорвало, слезы хлынули ручьем, и она разрыдалась теперь уже по-настоящему — громко, отчаянно и зло…

Северная ж/д,

ж/д перегон Амбарный — Энгозеро,

18 сентября 2009 года,

пятница, 17:44 мск

… На верхней полке технического купе восьмого вагона с несчастным видом корячился Бугаец. Лежа на животе, он охал, кряхтел, издавал утробные звуки. В общем, всячески страдал.

— …Серый, у тебя случайно «но-шпы» нет? Или хотя бы угля активированного?

— А может, тебе еще и шприц с пробиотиками в задницу воткнуть? — насмешливо поинтересовался Зеча.

— Кончай глумиться, а?

— А ты кончай воздух в помещении озонировать. Дышать нечем.

— Не могу. Кончать… Открой окно.

— Уже пробовал. Заколочено капитально. Если только выбить на фиг.

— Ты лучше дверь выбей! Мне… мне в сортир нужно. Очень нужно…

— Терпи. Железнодорожный работник обещал заглянуть в шесть. Осталось пятнадцать минут.

— Сколько?!! — испуганно простонал Бугаец. — Не, я столько не выдержу! Серый, ну сделай что-нибудь! А то я нагажу тебе прямо на голову!

— Только попробуй! Я ведь говорил тебе, идиоту: выкинь на фиг пирожки! Это, блин, еще додуматься надо было: пирожки с рыбой, хрен знает когда приготовленные, молоком запивать.

— Серый, я правда больше не могу! Меня теперь еще и тошнит до кучи… Может… может, у меня ботулизм? Он ведь смертельный, да?

— Во-во. В мозгах у тебя ботулизм. Смертельный, — презрительно скривился Зеча. Но, тем не менее, поднялся со своей полки и забарабанил кулаком в стенку.

Через некоторое время дверь купе открылась, и на пороге возник возмущенный проводник:

— Вы че, совсем сбрендели?! Нет, мужики, мы с вами так не договаривались! Я же вам русским языком объяснил…

С отчаянным воплем Бугаец кулем свалился с полки и, оттолкнув ответственного железнодорожного товарища, пулей понесся к туалету, поддерживая обеими руками ягодицы.