— И где мой правнук? — басовито поинтересовался Сварог, презрительно отфутболив метровый обрывок цепи: «Кто ж так кует?»

— Попрошу внимания! — воспарил под самый потолок мой «ангел-хранитель» адского происхождения. — Не нужно спорить…

— Все-таки мы не напрасно доверились ему, — с гордостью произнес ангел-истребитель Эй. Называть его по-домашнему «папой» я стесняюсь. Это только в разговоре с Ливией, бывает, употребляю такое обращение, а в остальное время он для меня остается Эем.

— Не нужно спорить… лучше подождите немного и примите участие в торгах. Кто даст больше — того и Агагука.

— Наша школа, — осклабился бес, демонстрируя неправильный прикус кривых зубов.

— А можно и по частям продавать, — размечтался черт.

— Торгов не будет! — заявил я. — Вину обвиняемого установит суд.

— Наш суд, — предложил бес-разрушитель, — самый скорый суд в мире.

— Наш суд, — Эй не намерен был уступать, — самый гуманный суд в мире.

— Что может быть гуманнее Апокалипсиса? — во все полторы сотни зубов улыбнулся адский разрушитель. — Всех одним махом «шлеп!» — чтобы не мучались…

Пока они так препирались, подключая к спору все больше участников, я пытался вспомнить, что же я упустил из виду. Что-то такое промелькнуло…

— Э-э-э… как там тебя?

— Пантелей, — услужливо подсказал горбун.

— Нуда. Так вот, Пантелей, а чего ты там про узников совести говорил?

— Какой совести?

Оба черта: похожий на мартышку и мой «ангел-хранитель» — в унисон хмыкнули.

— Пленники где? — спрашиваю.

— Так это… нет их.

— А вы про кого говорите? — заинтересовался ангел-истребитель Эй.

— Отвечай!

Под моим требовательным взглядом горбун стрельнул глазами по сторонам, но, видя, что ответ придется держать самому, заговорил:

— Шпионы пойманные, которых Агагука выявил после перенесения камня. Они до сего дня были в камере, а как пророк Иван повелел мне их оттудова выпустить, свободу, значится, предоставить, я и пошел… только пусто уже там. Сбежали, как один.

— Агенты внутреннего наблюдения, что ли? — уточнил представитель светоносного воинства. — Так наши уже отчеты составляют…

— Они самые, — подтвердил горбун. — Агенты.

Демон довольно оскалился и, обведя представителей иных высших сфер высокомерным взглядом, произнес:

— Агенты? Настоящие агенты по камерам не отсиживаются — они выполняют поставленную перед ними миссию. Из всего скопища белоручек и прочих чистоплюев нашелся всего один профессионал. И он, конечно же, из нашего ведомства.

Похожий на макаку черт гордо задрал подбородок и рявкнул:

— Служу родной преисподней!

— Боюсь, вы несколько заблуждаетесь, — произнес стоявший скромно в углу мужчина в костюме и с миниатюрной видеокамерой, которую можно было отличить от обыкновенной зажигалки лишь по автоматически ловящему фокус глазку-объективу и пульсирующему красным огоньку индикатора записи.

— А вы кто, собственно, такой?

— Бонд. Джеймс Бонд.

— Ноль-ноль-семь? — уточнил я.

— Ты бы еще поллитру на всех предложил… — обиделся мой «ангел-хранитель», неверно истолковав мой вопрос.

Я уже было хотел развеять его заблуждение, но тут в подземелье раскрылся еще один портал и из него с восторженным визгом выскочил Ванюшка верхом на азартно рыкающем Рексе.

— Не забудьте Агагуку забрать из камеры, — напомнил я, заключая ребенка в объятия. Появившаяся вслед за шумной парочкой Ливия прижалась к нам, сверкая счастливыми глазками. Такими близкими, родными…

— Ау! — взвизгнул горбун, когда появившийся следом за Лелей Герольд Мудрый неуклюже наступил ему на выглядывавший сквозь порванную обувку палец.

— Что-то тут становится тесновато… — заметил Бонд, который Джеймс.

— Пойдемте наверх, — предложил я, заметив, что Герольд пришел не один, а со всеми своими викингами. — Там и обсудим оставшиеся вопросы.

Возражений не последовало. Если не считать за таковой жалобный стон, донесшийся из колодца.

— Что это?

— Если я не ошибаюсь — Кощей Бессмертный, — произнес Джеймс Бонд.

— Доставайте! — встрепенулся черт. — Кажется, без медальки я не останусь…

На тринадцатой неудачной попытке написать эпиграф к этой главе я оставил это безнадежное занятие.

Автор

— Лучше застраховаться от числа тринадцать, — настойчиво повторил черт. — Я могу это устроить.

— С какой стати мне это делать?

— Число тринадцать несчастливое, — уверенно заявил черт. — Ибо есть суть чертова дюжина. Уж поверь мне.

— Не верю! — возразил я, откинувшись на спинку стула. Оно скрипнуло в знак протеста, но подчинилось силе.

— Да о какой вере тут может идти разговор?! — все более закипая, возмутился рогатый оппонент. — Какая вера? Вера — это…

— Хорошее женское имя, — договорил я вместо него.

— А вот шутить по этому поводу нельзя. Это, между прочим, краеугольный камень человеческой цивилизации. И это говорю я? Своим ушам не верю! Впрочем, ладно, нынче мне такие речи по должностной инструкции положены. Так вот. Вера — это когда ты полагаешь, что существует нечто, чего никто не видел.

— А я хохол, так что мне видеть совсем необязательно, мне достаточно пощупать.

— Ты все шутишь? — Черт надул губы и наморщил пятак. — Какой с тебя хохол…

— Самый что ни на есть настоящий, — заверил я черта. — Дай сало — съем!

— А если не съешь?

— То хотя бы понадкусываю.

— Ладно-ладно. Верю. Но мы совсем про другое говорили… а ты несерьезно переводишь разговор на хихоньки да хаханьки.

— Как раз я серьезен. Вот, к примеру, электрический ток. А?! Увидеть — фигу! А пощупать — легко. Сунь пальчик в розетку и всего делов-то. Если, конечно, его не выключили в целях экономии.

— Но ты же не станешь спорить, что тринадцатого числа больше всего несчастных случаев?

— Ага, и в тринадцать часов обеденный перерыв заканчивается и приходится с полным желудком браться за работу. Что и говорить — несчастье.

— Вот! — обрадовался черт, не обращая внимания на сарказм, прозвучавший в моем голосе. Он взял со стола фужер и поднес его к губам, намереваясь отметить маленькую, но все же победу.

В этот момент огромные настенные часы хрипло прокашлялись и принялись отбивать время.