– И не дают ее мужу исполнить супружеские обязанности в брачную ночь, – рявкнула Дрема. – Ты забрался слишком далеко в будущее, Костоправ. И, возможно, выбрал не ту мишень. Ведь это у твари Гоблина хранятся Книги мертвых в его уродливой тыкве на плечах. Возможно, он сумеет обойтись и без Дщери Ночи. Зато я уверена, что она без него обойтись не сможет.

Довод, достойный размышления.

– И он, и она есть лишь эфемерные орудия, – объявила вдруг Сари бесцветным пророческим голосом. – И он, и она могут быть заменены. Со временем. До тех пор, пока Кина не перестанет повторять такие попытки, исходящая с равнины угроза останется.

Все сразу посерьезнели.

И уставились на мать Тобо, включая самого раненого парня. В поведении Сари было нечто зловещее, словно кто-то овладел ею и говорил ее устами.

Мурген позднее сказал, что она выглядела и говорила в точности как ее бабушка Хонь Тэй, когда она десятилетия назад произносила свои пророчества.

Сари до смерти перепугала и Мургена, и Тобо. И они дружно принялись ее уверять, что тревога Дремы о Гоблине и Дщери Ночи еще не достигла критической точки.

Дрема подтвердила свое решение двигаться на север. Мы побрели следом, оставив раненых выздоравливать. У Годжи мы не встретили прямого сопротивления, хотя верные Протектору войска повредили главный пролет большого моста через Майн, С его ремонтом наши инженеры провозились более недели. И всю эту неделю Прабриндрах Драх и его сестра выступали в Годже перед жителями и солдатами. Им удалось завоевать сердца и преданность большинства.

Князь оказался весьма хорош в общении с людьми, когда мы предоставили ему полную свободу. Он агитировал за свое восстановление на престоле со страстью проповедника. И обрел особо благосклонных сторонников среди пожилых людей, тоскующих по спокойному постоянству, отличавшему мир их молодости – до прихода Хозяев Теней и Черного Отряда.

За исключением небольшого памятного пастбища, где битва была наиболее кровавой, поле сражения на северном берегу, где Отряд одержал знаменательную победу, за прошедшие годы полностью застроили. Тогда там располагались деревушка и сторожевая башня на южном берегу рядом с бродом, которым можно было воспользоваться лишь половину года. Теперь же Годже грозило превратиться в город. Мост, строительство которого началось по моему совету, оказался ценностью как для военных, так и для торговцев. И теперь на обоих берегах стояли сильные форты и располагались крупные рынки.

Девушке и лже-Гоблину предстояло как следует постараться, чтобы помешать нам переправиться.

Мы разбили лагерь в двенадцати милях севернее моста, в дикой местности, еще не видевшей крестьян. Сомневаюсь, что земля здесь годилась на нечто большее, чем для выпаса скота. А это означало, что для вегетарианцев она совершенно бесполезна. Но даже если бы земля здесь была получше, я очень сомневаюсь, что сюда перебралось бы много крестьян. Слишком уж близко отсюда находилось священное место Обманников – Роковой перелесок.

Мы оставили князя и его сестру в Годже с большим количеством рекрутов из местных. Дрема решила, что им пора вкусить независимости. Она была уверена, что они не станут снова плести заговоры против Отряда. Их достаточно часто приглашали на наши военные советы, и они знали, что тайный народец Тобо всегда будет где-то рядом с ними.

Через десять часов после того, как был разбит лагерь, посреди ночи, Дрема передумала. Ей захотелось подойти поближе к Таглиосу и расположиться между городом и Роковым перелеском.

Когда Рекоход принес эту новость, я не спал – писал при свете лампы и приглядывал за нашими ранеными. Некоторые из них плохо переносили путешествие. Меня особенно волновала Душелов.

Изменение планов вывело меня из себя гораздо меньше, чем Госпожу – она крепко спала, и ей пришлось просыпаться. Слыша, как она огрызалась и сыпала угрозами, я забеспокоился: уж не начала ли она вновь видеть во сне кошмары?

– Я сматываюсь. Мне нужна фора, – прошептал Рекоход.

– Беги, парень, беги. Чем быстрее смоешься, тем целее будешь.

Госпожа наградила меня таким взглядом, что я подумал: может, крикнуть ему, чтобы подождал?

* * *

Новый лагерь мы разбили неподалеку от рощи, которая, как я узнал, окружала и скрывала разрастающееся тенеземское кладбище, появившееся после первого вторжения Хозяев Теней на таглиосские территории. Еще до появления Отряда. Почти никто ничего толком не знал об этих войнах. Даже я, хотя мы воевали в тех краях. Из всех наших лишь Суврин проявил хоть какой-то интерес: он полагал, что на том кладбище у него могут оказаться один-два родственника.

Ему не раз представится возможность поискать их могилы. До тех пор, пока Тобо и другие наши раненые не поправятся, Дрема собиралась оставаться на месте, набирать и обучать новых рекрутов и разведывать опушку Рокового перелеска. Но проблема состояла в том, что время не пощадило очень многие могильные столбики, когда-то наспех установленные тенеземцами.

Лже-Гоблин и Дщерь тоже оставались на месте – им действительно ничего не оставалось, кроме как сидеть сложа руки. Они не начали переписывать Книги мертвых, потому что не имели ни бумаги, ни чернил. Не общались они и с Обманниками, совершающими паломничества в священную для них рощу. Мы их не трогали, предоставив Неизвестным Теням отслеживать каждый их шаг, чтобы мы знали обо всех их поступках после возвращения домой. Живых душил осталось немного, и теперь мы могли узнать, кто они и где живут.

Роковой перелесок всегда был зловещим местом, полным древнего зла. Тайный народец ненавидел его, но все же пробирался туда ради Тобо.

Их преданность парню казалась страшноватой, когда я долго думал об этом.

Громовол и Аркана поправлялись так же быстро, как и Тобо, – то есть поразительно быстро, но не по волшебству. Постигшее Громовола невезение не сбило с него спесь. Аркана, по понятным причинам, стала замкнутой.

Душелов волновала меня все больше и больше. Она не только не пошла на поправку, но еще больше ослабела. И теперь спускалась под горку по зловещей тропке, проложенной Седволом.

Многие высказывались за то, чтобы позволить ей спускаться туда и дальше, а заодно, может быть, подтолкнуть на ту же темную тропку и Громовола, пока он спит. К Аркане симпатий тоже никто не испытывал, хотя тайный народец оправдал ее во всем, кроме расчетливости и махинаций. Иногда, очень редко, мне даже становилось ее жаль.

Я помнил одиночество.

За исключением Громовола, с ней разговаривал только я. А от него она отворачивалась всякий раз, когда он открывал рот. Во время наших нелегких бесед с Арканой я пытался узнать побольше о ее родном мире и особенно о Хатоваре. Но ей почти нечего было рассказать. Она ничего не знала, в полной мере обладая характерным для молодости безразличием к прошлому.

Шукрат же всячески избегала Арканы. Ей буквально не терпелось приспособиться, стать частью этого мира. У меня возникло сильное ощущение, что у себя на родине она была чужой, изгоем – в отличие от Арканы, и это могло объяснить отношение Шукрат к ней.