Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помимо своей воли, монах во время этой речи поднял на меня глаза. Они впились в мои, словно он был заворожён мною. Когда я кончил говорить, он вздрогнул, как бы очнувшись от забытья, и, перекрестившись, пробормотал хриплым голосом:
— Сатана! Чур меня!
— Сатаной нельзя так распоряжаться, достопочтенный отец. Он не обращает внимания на заклинания своих служителей. Мы только зря теряем время. — прибавил я. помолчав с минуту. — Не пожелаете ли вы написать письмо вашему духовному начальству и принести в нём раскаяние во всех своих грехах, о которых я вам говорил и которых вы не отрицали?
— Но я не совершал таких прегрешений!
— Совершали, достопочтенный отец. Что имеется в ваших руках для опровержения моих слов? Итак, потрудитесь написать письмо, ничего не утаивая и не умалчивая о том, что вы пытали свою жертву, зная, что она невиновна. Добавьте и то, что вы не остановились перед убийством ребёнка, для того чтобы доказать справедливость воздвигнутого вами против неё обвинения. Добавьте также, что вы видите в сегодняшнем происшествии перст Господень и что дьявол получил над вами такую власть, что заставил вас поддаться страсти и забыть свой долг, то есть выискивать богатых еретиков, при аресте которых церковь могла бы извлекать немалую выгоду. Вы закончите письмо тем, что признаете себя с этого времени неспособным к исполнению обязанностей инквизитора и попросите наложить на вас соответствующее взыскание.
Выслушав меня молча, монах сделал последнее усилие спасти себя.
— Вы с ума сошли, сеньор. Уж если кому надо сознаваться, то только вам, когда чары утратят свою силу над вами. Тогда вы…
Тут его глаза встретились с моими, и он сразу смолк. Я до сих пор не знал, что насмешливое выражение моих глаз имеет такую силу.
— Довольно! Не будем больше говорить об этом. Вам не удастся обмануть ни меня, ни дьявола. Лучше напишите письмо.
— Неужели вы думаете, что я лишился ума.
— О нет. Я считаю вас человеком в здравом уме, который отлично понимает, что необходимо сделать иной раз в жизни. Осуждение мадемуазель Бреголль было необходимо для вас, но вы слишком замешкались с ним, и теперь всё переменилось. Не соблаговолите ли начать письмо?
— Нет, этого я не желаю. Вы не имеете право принуждать меня написать хоть строчку, если я того не пожелаю.
— В самом деле? Могу вас уверить, что пытка превосходно помогает в таких случаях. Я просто очарован ею сегодня. Видно, что ею управляет мастер своего дела, — прибавил я с поклоном. — Отсюда до неё всего несколько шагов. Караульные — люди, как вам уже известно, безбожные и смотрят на всякого монаха так, как мы с вами смотрим на обыкновенного грешника.
Мой собеседник побелел как полотно.
— Вы, однако, дали обещание пощадить меня.
— Да, конечно. Но только в том случае, если вы сделаете свои признания. Фра Николай Эмерик в своём руководстве для инквизиторов указывает, что действительный смысл обещания помиловать очень часто неправильно понимается теми, кто дорожит только делами мира сего, ибо помилованием надо считать всё, что приводит грешника к раскаянию. Вы, конечно, читали это благочестивое сочинение фра Эмерика?
— А я и не знал, что вы так сведущи в литературе об инквизиции, — сказал он, скривив губы.
— Мой дядя — инквизитор в Толедо. Он очень любил меня и постоянно носился с мыслью, что я со временем вступлю в орден и займусь тем же делом. Но по семейным обстоятельствам план этот не осуществился. Дядя многому научил меня. Я чувствую к нему живейшую благодарность за это, ибо теперь я знаю, как мне поступать, чтобы совесть моя была совершенно чиста.
Монах молчал. С минуту я смотрел на свою жертву.
— Можете быть спокойны, я обойдусь без помощи Якоба Питерса. Мне было бы крайне неприятно видеть почтенного служителя церкви в руках обыкновенного палача, равно как и молодую женщину. Но я сам умею обращаться с инструментами, а помогать мне будет мой слуга.
Я позвал Диего.
— Умеешь ты обращаться с орудиями пытки?
— Очень хорошо. Будьте спокойны, я могу работать не по-любительски. Я не люблю эту работу. Но раз вы желаете, всё будет сделано. Прикажете приступить к делу?
Монах стоял перед нами со стиснутыми кулаками. Лицо его дёргалось. Он, очевидно, старался подготовить себя к пытке, но это плохо ему удавалось. Всё тело его тряслось, так что ему пришлось сесть.
Несколько минут он сидел. Наконец, не глядя на нас, он сказал сдавленным голосом:
— Давайте бумагу.
— Вот она достопочтенный отец. А вот перо и чернила. Садитесь сюда в кресло, так вам будет удобнее. Прошу вас не торопиться. Не беспокойтесь о том, что вы меня задержали. Я поужинал в десять часов и не чувствую себя утомлённым.
Он бросил на меня злобный взгляд и начал писать.
— Пожалуйста, не забудьте ничего. Не забудьте упомянуть, что вы знали о невиновности этой молодой женщины, когда подвергали её пыткам. Упомяните и о том, что вы не пренебрегали богатыми еретиками. Так будет хорошо, — прибавил я, взглянув через плечо на то, что он написал. — Теперь будьте любезны сделать с этой бумаги две копии — одну для меня, на память, а другую для главного инквизитора.
Монах, не сказав ни слова, взял другой лист бумаги.
— Благодарю вас, — промолвил я, когда он кончил писать, и спрятал оба документа в карман.
Усевшись затем, я спокойно продолжал:
— Покончив полюбовно наши дела, мы можем перейти теперь к главному пункту, то есть к вопросу о том, что мне с вами делать. К несчастью, я не могу отпустить вас с миром, как хотел бы, несмотря на те признания, которые вы здесь подписали. Было бы несправедливо бы сказать, что эти признания вырваны у вас силой, но тем не менее ничто не мешает вам пустить такой слух, и народ может этому поверить. Следовательно, для предупреждения этого нужно что-нибудь сделать. Нужно только обсудить, что именно сделать. Разумеется, лучше всего было бы покончить с вами совсем. Это можно было бы сделать различными способами, из которых каждый имеет свои преимущества. Я мог бы отравить вас, а потом сказать, что вы скончались от лихорадки. Голландия, как вам известно, очень сырая страна. Или можно было бы увезти вас куда-нибудь и там убить — дороги очень небезопасны и кишат еретиками. Или ещё можно было