– Сеньор турист желает чего-нибудь еще? – спрашивает она с вежливой улыбкой, складывая руки на животе, что здорово подчеркивает ее красивый бюст за накрахмаленным белым вырезом.

Горничная вне политики. Она мечтает купить крохотный двухместный автомобильчик. Она привыкла обслуживать богатых постояльцев, а не всяких босоногих скотов, как она называет зачастивших в номера революционеров. В спокойную ночь она не прочь подработать дополнительно. Она не проститутка, боже упаси! Она просто любит богатых и уверенных в себе мужчин. Приработок даже доставляет ей удовольствие. К тому же делает ближе заветное двухместное чудо с открытым верхом.

– Спасибо, сеньора, – вежливо улыбаюсь я. – Больше ничего не нужно.

– Спокойной ночи, сеньор.

Горничная ничем не показывает своего разочарования. Моя мягкая усталая улыбка волнует ее. Она усаживается за столик в своей каморке и представляет, как этот высокий белый мужчина с грустными серыми глазами целует ей шею. И к черту автомобильчик! Но скромность не позволяет ей сделать первый шаг. И она запирает дверь и оглаживает свои тугие бока. «Жаль, что я не в его вкусе», – думает она с легким томлением.

Я же вытягиваюсь на просторной мягкой шконке и представляю на ее месте Шармилу. Чувствую ее запах. Тепло кожи. Легкое прикосновение губ. Запах парного молока во время поцелуя. Легкая грусть смешивается во мне с тревогой – как ты там, тростинка моя? Жива ли? Течение крутит меня в диком водовороте событий. Я плаваю, как щепка, то ныряя, то вновь выскакивая на поверхность. Я уже давно не властен над течением своей жизни. Больше всего я боюсь того счастливого дня, когда меня выбросит на берег. Что я буду делать? Сможет ли Шар пойти со мной? Смогу ли я позволить ей это? Хочу ли я этого, наконец? Что ждет нас после того, как мы сползем с постели? Что мы умеем, кроме как убивать?

– Спокойной ночи, милая, – шепчу я в подушку и проваливаюсь в сон.

11

Как говорил когда-то Калина: «первый блин комом». Что такое «блин», я понятия не имею, видимо, что-то из очередной национальной кухни, но что наша дебютная акция вышла комковатой, это точно. Началось с того, что группы выдвинулись на исходные не вовремя. Минометчики уже начали палить в белый свет как в копеечку, стараясь попасть по зданию городского управления Революционной Безопасности, и отстрелялись успешно, а мы продолжали торчать в подвалах и квартирах вокруг комендатуры, под их далекое буханье, дожидаясь, когда прибудет второй номер одной из пулеметных групп. Все бы и ничего, да только у потерявшегося бойца при себе были магазины к пулемету, а начинать атаку без запланированного прикрытия я не хотел. Наконец, когда ожидание превысило все мыслимые нормы, скрепя сердце я разделил между пулеметами боекомплект второй группы.

– Огонь с предельно близкой дистанции и только короткими очередями, – инструктирую я приунывших пулеметчиков. – Услышу, что бьете длинными, пристрелю как собак.

– Ясно, сеньор тененте, – нестройно отвечают они.

– Вперед, на исходные. На стрельбу с флангов не отвлекаться. Что бы ни происходило, ваш сектор огня только перед вами.

– Сеньор тененте, у второй группы тяжелого оружия проблемы, – докладывает запыхавшийся посыльный из группы связи, – у гранатомета села батарея, стрелять смогут только одиночными и без точного прицеливания.

– Передай группе оружия, пускай выдвигаются на расстояние пятьдесят метров от ворот. По моей команде – огонь по воротам прямой наводкой.

Хозяин захваченной квартиры, в которой я расположился вместе с первой группой гранатометчиков, испуганно улыбается мне сквозь неплотный кляп. Сидит в глубине комнаты, скрытый от окна массивным шкафом. Веревки опутывают его, словно диковинный кокон. Убивать его, как это обычно делается при силовых акциях, не стали. Я настоял.

– Мы и так минометным огнем кучу посторонних покрошим, давайте уж обойдемся без лишних трупов, – заявил я при подготовке.

– Подумаешь. Лес рубят – щепки летят, – непонятно отвечает Лео.

– Лео, мы готовим захват города, не забыл? Хочешь, чтобы после прихода имперцев вас отлавливали, как бешеных собак? Я в этом не участвую.

– Хорошо, убедил, – нехотя соглашается он. – Никаких лишних жертв.

Я вижу жалость ко мне – мягкотелому имперцу. «Тоже мне убийцы, – мелькает в его голове. – Мои „Мангусты“ – вот кто настоящие убийцы. Кровь обновляет прогнившее общество. К тому же нам платят не за справедливость, а за страх и хаос».

И вот теперь перепуганный до полусмерти хозяин, прекрасно осведомленный о методах революционеров, исходит предсмертным потом и улыбается мне жалко, лихорадочно размышляя – помогут ему свернутые в трубочку акции «Тринидад Стил», которые лежат в тайнике в ножке шкафа, если их предложить мне – неподкупному революционному командиру, или его смерть – решенное дело? Он мучается, борясь с кляпом, и одновременно всем своим видом старается показать – это не то, что вы думаете, сеньоры революционеры, я понимаю правила, только вот пару слов тихонько сказать хочу. И еще он боится на меня смотреть: первое правило террориста – убирать свидетелей, знающих его в лицо.

– Успокойся и сиди тихо, – говорю в окровавленное лицо – кровь стекает с разбитого лба, куда его приложили кастетом, как только он открыл двери «посыльному». – Тебя не убьют. У тебя алиби, тебя оглушили и связали.

Он часто-часто кивает, не сводя с меня повлажневших, по-собачьи преданных глаз. Группа оружия не обращает на хозяина ни малейшего внимания. Щепки. Отработанный материал. Стул, на котором тот сидит, и то более полезен, чем этот перепуганный бифштекс. Расположившись у окна за поваленным набок столом, бойцы с хлюпаньем смакуют холодное баночное пиво, найденное в холодильнике. В головах у них пустая безмятежность. Это их привычная жизнь.

– Всем группам выдвигаться на исходные, сигнал к началу атаки прежний, – диктую прикрепленному ко мне посыльному. – Давай, вперед.

Паренек убегает, громко топоча башмаками по ступеням. Засекаю время. Через пять минут начинаем. Как странно, я впервые в жизни командую боем, и вооружение мое – курам на смех, а мандража нет. Спокоен я, как корова на лугу.

– Эй, Сабао! – окликаю гранатометчика. – Хоть у тебя-то все нормально?

– Я готов, сеньор тененте, – откликается дюжий мужик и высасывает остатки пива из банки.

– Ну давай бери двери на прицел. Как пущу ракету, вышибай их. Потом пару гранат через проем. Помнишь? – Кажется, я начинаю заново инструктировать людей. Одергиваю себя. Даже если кто-то запутается, теперь уже поздно.

– Готово, сеньор тененте.

Сабао пристраивает трубу на ребре стола.

– Ну, с Богом, – шепчу я себе тихонько и высовываю ствол в окно. С этой гребаной жизнью поневоле станешь верующим.

Зеленая ракета с шипением вырывается из подствольника и красиво плывет в высоте, отбрасывая с деревьев дрожащие тени. Сабао тут же хлопает своей трубой. Ему вторит выстрел с улицы. Сорванная взрывом створка ворот с противным скрипом повисает на одной петле. Сабао бабахает еще раз, куда-то в дым. Едкий чад выхлопа валит из окон. Нечем дышать. Скулит и кашляет, задыхаясь, связанный хозяин. Высовываюсь из окна чуть не по пояс, силясь разглядеть что-нибудь в дыму сквозь слезящиеся глаза. Черные тени устремляются к воротам. Бухает граната. Еще одна. Теперь вперед. Вперед! Идиоты! Кто там еще швыряет?! Первые бойцы проскальзывают сквозь дым, и прямо перед ними рвется последняя граната. Крики, чей-то вой. Кто-то пятится назад, схватившись за голову. В воротах – куча-мала.