В тот день Генет велела передать, что с нами на такси не поедет и сама доберется до дома. Нам с Шивой оставалось пройти по нашему проезду ярдов пятьдесят, когда Генет выпорхнула из сверкающего черного «мерседеса».

Шива ушел, а я подождал Генет и вместе с ней вошел в дом.

— Мне не нравится, что Руди подвозит тебя до дома. «Не нравится» — это слишком мягко сказано. Роскошная машина совершенно выводила меня из себя, кровь вскипала. У отца Руди в Аддис-Абебе была монополия на ванно-туалетные принадлежности. Во всей школе еще только у двух учеников имелись свои машины. Больше всего угнетало, что когда-то Руди был одним из лучших моих друзей.

— Ты говоришь совсем как моя мама.

— Руди — кронпринц туалетов. Он просто хочет с тобой переспать.

— А ты не хочешь?

— Я-то хочу. Но только с тобой. И я тебя люблю. Это совсем другое дело.

Может быть, я зря раскрыл свои карты. Легкомысленная дурочка обрела надо мною власть. Но ведь я верил, что она никакая не дурочка, что такая любовь и преданность с моей стороны подкупят ее.

— Так ты со мной переспишь? — спросила она.

— Конечно. Я мечтаю об этом каждую ночь. Только, Генет, надо подождать три года, и я женюсь на тебе. И тогда мы расстанемся с невинностью вот здесь. — Я показал страничку, вырванную из «Нейшнл Джиографик», на ней посреди девственно-чистого голубого озера ослепительно белел отель «Лейк». — Я хочу жениться в Индии, — сказал я. Мне уже мерещился я, жених, верхом на слоне — символе моей страсти и тоски (только слон подойдет, ну разве еще «боинг»). И красавица Генет рядом — в золотом сари, драгоценности сверкают, жасмин цветет… Я видел все в мельчайших подробностях. Я даже духи ей подобрал — Motiya Bela из цветков жасмина. — А это комната для молодоженов. — За громадной кроватью под балдахином виднелись распашные стеклянные двери, выходящие на озеро. — Обрати внимание на ванну на львиных лапах и на биде. — Туалетному кронпринцу будет не переплюнуть.

Генет тронуло, что я ношу странички с собой. Моя тигрица взглянула на меня с новым интересом.

— Мэрион, ты ведь серьезно насчет всего этого, правда? Я описал шелковые простыни на кровати, тонкий полог, который можно задернуть днем и раскрыть ночью, двери на веранду по ночам тоже открываются…

— Я осыплю кровать лепестками роз, и раздену тебя, и покрою поцелуями каждый дюйм твоего тела, начиная с пальчиков на ногах…

Она застонала, прижала палец к моим губам, закатила глаза.

— Перестань, пока у меня в голове не помутилось. (Вздох.) Но послушай, Мэрион, а если я не хочу замуж? Зачем ждать? Я хочу лишиться невинности. Сейчас. А не через три года.

— А как же Хема? Как же твоя мама?

— Не они ведь лишат меня невинности, а ты.

— Это не… Взрыв смеха.

— Знаю, куда ты клонишь, глупенький. Что, если у меня не хватит духу, да? Бывает, очень хочется. У тебя, наверное, тоже так. Взять и сделать! Переступить черту, узнать, с чем это едят. (Вздох.) Если ты отказываешься, может, мне Шиву попросить? Или Руди?

— Только не туалетного принца. Что до Шивы… он ведь уже не девственник. Он переступил черту. И потом, мне казалось, ты меня любишь.

— Что? — Она в восторге хлопнула в ладоши и поискала глазами брата. — Шива? (Сейчас запрыгает от радости. А про свою любовь ко мне и не заикнулась. Стесняется, наверное.) Пусть расскажет поподробнее. Шива потерял невинность, говоришь? А ты-то, ты чего ждешь?

— Я жду тебя, и потом…

— Ой, прекрати. Книжная романтика. Ну просто девчонка, честное слово! Если хочешь прийти первым, поторопись, Мэрион.

Она говорила совершенно серьезно, без тени улыбки. Такой тон меня пугал.

— А то ведь есть и другие на примете. Твой друг Габи или туалетный принц, хотя у него изо рта несет сыром. — На этот раз она засмеялась, показывая, что шутит. Слава богу.

Однако насмешки, разговоры о других кандидатурах вывели меня из себя.

— Что с тобой происходит? — завопил я, глядя на целую стопку дамских модных журналов у нее в руках. Мне вспомнилась девочка, что усердно изучала каллиграфию и, после смерти Земуя, накинулась на книги, жадно глотая все, что ей давала Хема. — Ты была такая… серьезная.

Теперь в подругах у Генет ходили две сестры-армянки. Они втроем шлялись по магазинам, бывали в кино, старались подражать актрисам, чьи наряды и манеры считались образцом, заигрывали с парнями. Когда-то отметки у Генет были такие хорошие, что она перепрыгнула через класс. Но теперь она редко садилась за учебники, и оценки у нее стали посредственные.

— Что с тобой стряслось, Генет? Ты не хочешь стать доктором?

— Да, доктор, я хочу стать доктором, — пропела она, приближаясь ко мне. — Осмотрите меня, доктор. — Она расставила руки, портфель — в одной, журналы — в другой, и прижалась ко мне бедрами. — У меня болит вот тут, доктор.

В дверь нашей квартиры влетела Розина. Ее внезапное появление кому-то могло показаться забавным, Генет так даже расхохоталась, но самой Розине было явно не до смеха.

На нас обрушился поток слов на языке тигринья с вкраплениями итальянского. Розина размахивала руками, но Генет не давалась, ловко уворачивалась, плясала вокруг меня, потешаясь над матерью. Кое-какие выражения я понял, а уж общий смысл был и подавно ясен.

— Ты совсем спятила? Чем это ты тут занималась? Что за парень на машине? Ему от тебя нужно только одно, не понимаешь, что ли? Что это ты виснешь на Мэрионе как проститутка?

Каждый новый вопрос вызывал у Генет новый приступ смеха.

Розина ела меня глазами, будто на вопросы должен был отвечать я, а не дочь. Уже во второй раз она нас застукала. Она набрала в грудь побольше воздуха и перешла на амхарский:

— Ты! Почему она не вернулась вместе с тобой и Шивой? И что это вы тут вдвоем затеяли?

— Мы ведь собираемся стать докторами, сама знаешь, мама, — закричала Генет на амхарском. В глазах у нее стояли слезы. — Я показывала ему, как осматривать женщину.

Потрясенное лицо Розины произвело на Генет такое впечатление, что она бросила на пол портфель и журналы, схватилась обеими руками за живот и, шатаясь от смеха, двинулась к своему логову. Мы провожали ее взглядами. Потом Розина опять повернулась ко мне, стараясь напустить на себя грозный вид, как бывало, когда мы с Шивой озорничали. Но у нее плохо получилось. Еще бы. Со своим ростом в шесть футов один дюйм я был куда выше своей нянюшки.

— Что скажешь в свое оправдание, Мэрион?

Я понурился, сделал два шаркающих шажка к Розине.

— Хочу сказать… — И я подхватил ее на руки и закружил в воздухе, а она принялась колотить меня по плечам. — Хочу сказать, что очень рад тебя видеть. И намерен жениться на твоей дочери.

— ПОСТАВЬ МЕНЯ! ПОСТАВЬ МЕНЯ НА ПОЛ!