По словам Джона Мюллера, сформировалась целая «индустрия терроризма». После теракта 11 сентября, как и следовало ожидать, появилось множество экспертов и аналитиков по вопросам безопасности. «Многочисленные книги на тему терроризма, наводнившие полки книжных магазинов, только нагнетают страх и панику», – писал Брайан Майкл Дженкинс, один из первых экспертов по вопросам международного терроризма.

Ричард Кларк, главный борец с терроризмом при Клинтоне и Буше, оставив свой пост в Белом доме, начал придумывать одну историю об ужасах терроризма за другой. Одни из них – триллеры в духе Тома Клэнси, а другие – якобы реалистичный анализ ситуации. Но отличить художественный вымысел от документального изложения не всегда было просто. «Женщина не колебалась ни секунды. Она подошла к столу с рулеткой в 50 метрах от входной двери и нажала на кнопку, приводя в действие свой “пояс смертницы”. 38 человек, сидевших и стоявших рядом, погибли от взрыва. Около ста человек были ранены гвоздями и другими мелкими металлическими предметами, которыми был начинен пояс. У 18 пожилых посетителей казино случился сердечный приступ, который закончился летальным исходом, так как им не успели быстро оказать необходимую помощь». Нет, это не выдержка из романа. Это цитата из эссе Кларка, опубликованного в январе 2005 года в престижном журнале The Atlantic Monthly. Эссе описывает предполагаемую «вторую волну» атак Аль-Каиды: она могла бы начаться в 2005 году и запустить сложную цепочку событий, повлекших тысячи человеческих жертв, глобальную экономическую депрессию и введение военного положения на территории США.

Этот сценарий – и многие подобные ему – был придуман для общества. К сожалению, не меньше таких сценариев и в официальных документах. Шок от случившегося 11 сентября 2001 года привел к тому, что официальные лица были готовы представлять даже то, что не поддается представлению. Эта тенденция только окрепла, когда комиссия по расследованию теракта 9/11 обнародовала свой вывод, что главной ошибкой властей до атак был «недостаток воображения». В результате Вашингтон попросил огромное число людей – от ученых и академиков до авторов триллеров, футурологов и голливудских сценаристов – предложить собственные версии самого страшного развития событий. Целью этого упражнения было не создание типичной картины, например «бомба в почтовом ящике – два человека погибли», а невероятные и катастрофические сценарии, ограниченные только рамками воображения.

Польза вопроса «что, если?» в том, что он позволяет официальным лицам выявить уязвимые места и продумать варианты ответных действий. Но у медали есть и обратная сторона. «Воображаемые сценарии часто трансформируются в реальную угрозу, – отмечал Брайан Майкл Дженкинс. – То, что сначала считается гипотетически возможным, постепенно превращается в вероятное, затем в неизбежное и, наконец, в ожидаемое». Психологов это не удивляет. Эксперты и официальные лица тоже не всегда объективно оценивают вероятность событий. Как и у всех остальных людей, их подсознание опирается на Правило типичных вещей, то есть оценивает веро­ятность отдельных элементов сценария, чтобы сделать вывод о его вероятнос­ти в целом. «Благодаря этому эффекту нам кажутся привлекательными и сами сценарии, и те необъективные выводы, которые мы делаем на их основе», – заключили Даниэль Канеман и Амос Тверски более 40 лет назад.

По словам Канемана и Тверски: «Политический аналитик способен улучшить сценарий, добавив убедительные причины и логичные следствия». Это может сделать и эксперт по вопросам безопасности. «За восемь лет до теракта 11 сентября 2001 года доверенные лица Усамы бен Ладена встречались с Салой Абделем аль-Мобруком, суданским военным и бывшим министром правительства, предлагавшим им купить боеголовку с ураном за полтора миллиона долларов, – так начиналась статья, опубликованная в 2006 году в журнале Foreign Policy экспертами по вопросам безопасности Питером Циммерманом и Джеффри Льюисом. – Члены Аль-Каиды согласились на это предложение, поскольку, как позже сказал один из них: “С помощью урана можно убить больше людей”. Впоследствии оказалось, что эта боеголовка была выведена из строя, но она в любом случае содержала высокообогащенный уран, и если бы сторонникам Бен Ладена удалось собрать, транспортировать и взорвать ядерную бомбу, история выглядела бы совсем иначе. 11 сентября остался бы в нашей памяти как день, когда погибли сотни тысяч людей».

В этой цепи очень много звеньев. Во-первых, согласно этому сценарию, суданский офицер должен был где-то добыть обогащенный уран, – неудивительно, что этого не произошло, потому что это не так-то просто сделать. Во-вторых, члены Аль-Каиды должны были как-то транспортировать этот уран до места сбора самодельной бомбы, а затем доставить саму бомбу в точку назначения и взорвать ее. И все это члены Аль-Каиды должны были сделать, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Если анализ каждого из этих звеньев показывает, что у них больше шансов завершиться неудачей, чем успехом, то ужасный финал этого сценария кажется и вовсе маловероятным.

К сожалению, Внутренний голос реагирует на историю Циммермана и Льюиса иначе. Если бы у бен Ладена была ядерная бомба, он попытался бы взорвать ее в Нью-Йорке? Скорее всего, да. Это кажется логичным. Это воспринимается как «типичное» поведение. Внутренний голос опирался бы на это ощущение, оценивая вероятность всего сценария, в результате сформировалось бы интуитивное мнение, что эта ужасная угроза гораздо более вероятна, чем можно подумать.

Хотя бы по этой причине следует с подозрением относиться к пугающим историям о возможных террористических атаках, которые мы так часто слышим. Почти наверняка мы воспринимаем их как более реальные, чем это есть на самом деле. Однако, помимо психологии, есть еще один момент, почему нам следует критически относиться к сценариям, предлагаемым нам экспертами всех мастей и калибров: в этих сценариях часто присутствуют элементы, которые не находят подтверждения в реальной жизни. Один из штампов во многих сценариях – начинающееся сразу после теракта массовое движение против мусульманского населения, сопровождающееся насилием и погромами. Однако за исключением отдельных незначительных эпизодов никакого антимусульманского движения не было ни в США после 11 сентября 2001 года, ни в Австралии после взрыва в ночном клубе, ни в Испании после взрыва в поезде в Мадриде, ни в Великобритании после теракта в лондонском метро. Кроме того, в этих сценариях традиционно описываются ужасные экономические последствия, но даже после трагедии 11 сентября экономического коллапса не последовало.

Свою лепту в развитие ситуации вносят средства массовой информации. После 11 сентября и почтовой рассылки со спорами сибирской язвы терроризм на долгие месяцы стал главной темой для обсуждения, словно на всей планете не происходило ничего другого, хотя главные подозреваемые были найдены почти немедленно и дальнейших атак не последовало. Конечно, еще была война в Афганистане, но подготовка к ней велась медленно и не сопровож­далась драматическими перипетиями, а когда военные действия все-таки начались, в них было задействовано относительно немного американских военных, к тому же эта война быстро закончилась. Так чем же тогда в атмо­сфере тотального страха перед терроризмом газетам и телеканалам заполнять свои полосы и эфирное время? Размышлениями, гипотезами и домыслами. «В крупном, промышленно развитом государстве нет предела уязвимым местам», – писал Брайан Майкл Дженкинс. Другими словами, догадки средств массовой информации, какие еще формы могли бы принять террористические атаки, ограничивались только воображением журналистов. Неизбежно самым богатым источником для фантазий стали страшилки о смертельных вирусах, популярные в 1990-е годы. В этом журналистов поддерживали яркие и эмоциональные предупреждения администрации Буша об оружии массового поражения, в том числе предупреждения о возможности массового заражения оспой – болезнью, давно побежденной во всем мире.