Один критик, написавший рецензию о первой крупной выставке скульптора Луизы Невельсон, своим примером весьма точно проиллюстрировал отношение официального мира искусства к творцам-женщинам. Без тени смущения он сообщил: «Мы узнали о том, что автор — женщина, как раз вовремя, чтобы успеть умерить свой энтузиазм. А ведь в противном случае мы могли бы начать восхвалять эти скульптуры как созданные одним из великих творцов современности»[999]. Очевидно, в такой обстановке только женщина-художница из очень прочного материала могла продолжать заниматься любимым делом. Порой казалось, чем сильнее разрастался мир искусства, тем меньше в нем оставалось возможностей для женщин. Ли как раз тогда начала создавать свои лучшие произведения. И ее надежды на участие с этими работами в выставках с каждым днем становились все более призрачными. Но Краснер не опускала рук. Она вспоминала:

Безусловно, проблемы были не у одной Ли. Жизнь художника, любого из них, была весьма трудной. Они не получали каких-то существенных вознаграждений и преимуществ, если, конечно, не считать самого важного, то есть удовлетворения потребности в творчестве. В мире официального искусства, включавшем галереи, художественные коллекции и музеи, который нью-йоркские авангардисты унаследовали в конце 1940-х гг., мужчины — живописцы и скульпторы — тоже испытывали трудности. Но их проблемы не шли ни в какое сравнение с тем, что приходилось преодолевать их коллегам-женщинам. Общество могло издеваться над работами мужчин и стыдить их, считая бездельниками. Но они могли рассчитывать на признание хотя бы в форме насмешек. Женщинам же каждой клеточкой своего естества приходилось бороться за то, чтобы их не игнорировали[1001]. В трактате о мужчинах и женщинах в США, опубликованном в начале войны, Перл Бак писала:

Ли была той самой целеустремленной женщиной, которая сосредоточила всю свою жизнь исключительно на творчестве. Но она занималась искусством не только своим, но и своего мужа. Краснер жила и все делала за двоих, что, по сути, было вполне естественным для женщины ее темперамента и ее поколения. А вот начиная с поколения Элен некоторые молодые женщины, шедшие по стопам Ли, но бывшие дочерями совсем другого времени, наотрез откажутся довольствоваться местом в относительной тени мужчины. Как бы сильно они ни уважали Ли, она будет служить для них ярким примером того, чего делать не надо. Нью-йоркский мир искусства был многолюдным и ярким; разговоры, которые там велись, — искрометными. А еще его представителями создавались замечательно неожиданные произведения. И женщины хотели быть частью всего этого. Они требовали, чтобы их услышали, какой бы ни была цена.

Билл вместе с братом Элен Конрадом, выбиваясь из сил, тащили холодильник на пятый этаж, в новую квартиру де Кунингов на Кармин-стрит. Это была единственная вещь, которую они привезли с собой, — кроме мольбертов и рам, а также одежды и линолеума, — после того как их выселили с чердака на 22-й улице. Их новое место жительства обладало городским минимумом комфорта: полторы комнаты, с горячей водой, но без отопления, ванна на кухне и повсюду полчища тараканов[1004]. Слава богу, в квартире был портативный обогреватель, работавший на керосине. Однако им и еще холодильником все удобства и ограничивались. После того как первая и единственная попытка Билла свить гнездо столь быстро и ужасно провалилась, Билл совершенно не жаждал ремонтов и переделок. Он только установил двухметровое зеркало, чтобы создать в помещении иллюзию пространства[1005]. Элен, для которой явления под названием «депрессия» попросту не существовало в природе, сделала вид, что всё в порядке. По ее словам, квартира, конечно, оставляла желать лучшего, но зато могла похвастаться «потрясающим видом на Седьмую авеню»[1006].

Все дети из семейства Фридов были склонны брать на себя роль спасителя, и Конрад не составлял исключения. Высокий, ужасно худой и ни в коем случае не боец, он потерял зубы в драке, придя на помощь прохожему, на которого напал бандит[1007]. Из-за этого его не взяли в армию. Когда Билл и Элен переехали на Кармин-стрит, юноша решил вновь стать спасителем, но на этот раз их брака. Ради этого он неустанно подталкивал нерадивую сестру на путь исполнения традиционных женских обязанностей. Безусловно, Конрад как никто другой знал: в этом деле у него столько же шансов на успех, сколько и в драке с грабителем. Тем не менее он считал себя обязанным хотя бы попытаться. Братья и сестры Элен очень сблизились с Биллом, и, возможно, Конрад боялся, что отчуждение между Биллом и Элен, возникшее после ее поездки в Провинстаун, перерастет в формальный разрыв. И тогда Фриды не смогут с ним нормально общаться.