Налицо явное противоречие.

Кардинал мог бы все дело похоронить в молчании, но он захотел, чтобы пенитенциарий увидел, а главное, узнал.

Когда стемнело, Маркус вышел из укрытия и направился в ту единственную часть садов, где деревья, кусты и травы могли разрастаться привольно.

Лес, раскинувшийся на два гектара, куда садовники заходили только затем, чтобы собрать сухие ветки.

Придя на место, Маркус включил маленький фонарик, который всегда носил с собой, и попытался вспомнить, где был обнаружен труп монахини. Узнал место, которое три года назад было огорожено желтой лентой жандармерии. Зло – это измерение, напомнил он себе, хорошо зная, что нужно делать.

Искать аномалии.

Для этого нужно вызвать в памяти то, что случилось в тот день в присутствии Клементе.

Человеческий торс.

Обнаженный. Он тогда сразу вспомнил Бельведерский торс, гигантскую, изувеченную временем статую Геркулеса, хранящуюся в музеях Ватикана. Но монахиню зверски убили. Кто-то отрубил ей голову, ноги и руки. Части тела были разбросаны на расстоянии нескольких метров, вместе с лоскутами темной одежды.

Нет, не «кто-то».

– Корнелиус Ван Бурен. – Теперь он наконец-то мог в этом месте произнести имя виновного.

Убийство зверское. Но в замысле была своя логика. Дьявол знал, как ему передвигаться внутри этих стен. Изучил местность, процедуры контроля, сумел обмануть охрану, как недавно он сам.

– Кто бы это ни сделал, он явился извне, – сказал Клементе.

– Откуда тебе это известно?

– Мы знаем его в лицо. Тело лежит здесь по меньшей мере восемь-десять часов. Этим утром, очень рано, камеры видеонаблюдения зафиксировали в зоне садов подозрительного человека. Он был одет как служитель, но, похоже, униформа украдена.

– Почему «он»?

– Сам посмотри.

Клементе показал ему распечатку фотограммы с видеозаписи. На остановленном кадре – человек, одетый в форму садовника, лицо частично скрыто под козырьком кепки. Европеоидной расы, возраст неопределенный, но, скорее всего, за пятьдесят. Серая сумка через плечо, на дне – пятно более темного оттенка.

– Жандармы уверены, что в этой сумке лежал топорик или нечто подобное. Недавно использованный: пятно, которое ты видишь, скорее всего, кровь.

– Почему топорик?

– Только такое оружие он мог бы здесь найти. Извне, через кордоны, охрану, детекторы металла он пронести ничего не мог, это исключено.

– Но он все-таки унес оружие с собой, чтобы замести следы, в случае если жандармы обратятся к итальянской полиции.

– На выходе все гораздо проще, там нет контроля. И потом, чтобы уйти, не бросаясь в глаза, достаточно смешаться с толпой паломников или туристов».

Припомнив этот разговор, Маркус тотчас же обнаружил, в чем они ошибались.

После Кивули Ван Бурен перестает убивать и исчезает. Может, он и не перестал убивать, подумал Маркус. Просто стал осторожнее, научился лучше заметать следы.

Но тогда зачем идти на такой огромный риск, зачем, чтобы убить, проникать не куда-нибудь, а в Ватикан?

Что-то подсказывало Маркусу: он обманулся, его ввел в заблуждение способ, с помощью которого Ван Бурен якобы избежал контроля. Нужно признать, что тогда ловкость преступника заворожила его. Но сейчас, в безлюдном лесу, он пересмотрел свои взгляды. Такой хищник, как Ван Бурен, не пойдет на риск, не допустит и мысли об аресте.

Ему слишком нравится убивать.

Тогда как же все произошло?

Они с Клементе сочли само собой разумеющимся, что убийца вошел в Ватикан и вышел оттуда.

А что, если он все время был здесь?

Вообще это объяснило бы, откуда такое отличное знание систем слежения. Но Маркус исключил такую гипотезу, ведь в ходе расследования, не давшего результатов, он разобрал по косточкам жизнь каждого, будь то мирянин или клирик, кто работал внутри маленького государства и мог иметь что-то общее с человеком, изображенным на фотограмме, европеоидной расы, лет за пятьдесят.

Привидение, сказал себе Маркус. Призрак, способный появляться и исчезать, когда ему заблагорассудится.

Маркус направил луч фонаря на деревья. Дьявол выбрал идеальное место. Вдали от посторонних взглядов. И жертву выбрал тоже идеальную.

«Ее имя держат в тайне, – сказал Клементе о молодой монахине. – Это одно из правил ордена, в который она вступила».

На людях сестры покрывали лица куском ткани. Маркус видел, как монахини с закрытыми лицами пришли за останками бедняжки.

«Hic est diabolus».

Так одна из них сказала, проходя мимо, в то время как Клементе тащил его прочь.

Дьявол здесь.

«Почему убийца выбрал одну из монахинь?» – спросил себя Маркус.

«Время от времени сестры гуляли в лесу, – говорил Клементе. – Сюда почти никто не заходит, никто не мешает им молиться».

Такое утверждение наводило на мысль, что убийца набрел на нее случайно. На женщину, которая приняла решение уйти из мира, не существовать больше для остальной части человечества и к тому же находилась в единственном месте Ватикана, совершенно изолированном: в лесу. Идеальная жертва в идеальном месте. Но ведь и другие жертвы были молодыми, невинными и очень красивыми.

Маркус вспомнил, как нагнулся, чтобы лучше рассмотреть. Белая кожа, маленькие груди, пах, бесстыдно выставленный напоказ. На отрубленной голове – белокурые волосы, очень коротко остриженные. Голубые глаза, воздетые к небу, словно в молитве.

Да, и она была молода, невинна и очень красива. Но если она закрывала лицо, откуда убийце было об этом знать?

– Он ее видел раньше, – вырвалось у Маркуса непроизвольно.

Части головоломки начинали складываться, как на той картине Караваджо, что хранится в церкви Сан-Луиджи деи Франчези; картине, перед которой началось его обучение.

В картину поместились все. Корнелиус Ван Бурен, монахиня, которая шепнула ему: «Hic est diabolus». Батиста Эрриага, святой Михаил Архангел, старуха из Кивули, даже Клементе.

«Ищи аномалию, Маркус», – говорил наставник. И Маркус нашел ее.

На этот раз аномалией был он сам.

«Здесь есть небольшая обитель, очень строгих правил, сразу за лесом», – сказал тогда Клементе. И Маркус направился туда.

Вскоре лес поредел, и показалось приземистое серое здание строгих очертаний. В оконных стеклах виднелся желтоватый свет, словно горели свечи. И медленно, размеренно двигались тени.

Пенитенциарий подошел к двери и постучал. Очень скоро загремели засовы, и дверь отворилась. Лицо монахини было закрыто черной тканью. Она взглянула на Маркуса и тут же отошла в сторону, давая пройти: его как будто ждали.