существует потому, что эти люди предоставляют ей свои тела — не просто служат солдатами в польской армии, но и облекают в плоть и кровь страдания народа. Когда в мае 1831 года пришли новости о поражении польской армии при Остроленке, сердца людей разрывались от горя, а глаза наполнялись слезами.

Конечно, всё это не оправдывает вторжение русских и не отрицает право поляков основать независимое государство и самим устанавливать себе законы и обычаи. Но это значит, что в конечном счёте история о польском народе не может быть реальной, поскольку само существование Польши зависит от образов в сознании людей.

А теперь подумайте о судьбе женщины из Варшавы, ограбленной и изнасилованной вторгшимися русскими войсками. В отличие от метафорических страданий польского народа страдания этой женщины более чем реальны. Вполне возможно, что они стали результатом веры людей в разного рода вымысел, вроде русского национализма, православия и мужественности, вдохновлявших многих государственных деятелей и солдат Российской империи. Но страдания, порождённые этим вымыслом, оказались абсолютно реальными.

Будьте бдительны, когда политики делают заявления в мистическом духе. Возможно, они пытаются скрыть и оправдать реальные страдания, заворачивая их в обёртку высокопарных и туманных слов. Особую настороженность должны вызывать четыре слова: «жертва», «вечность», «чистота» и «искупление». На каждое из них в вашей голове должен срабатывать сигнал тревоги. А если вы живёте в стране, лидер которой постоянно твердит: «Их жертва станет искуплением и сохранит чистоту нашего бессмертного народа», — знайте: у вас серьёзные неприятности. Чтобы не утратить здравомыслие, всегда пытайтесь переводить подобную чушь на язык реальности: кричащий от боли солдат, избитая и изнасилованная женщина, дрожащий от страха ребёнок.

Итак: если вы хотите знать правду о вселенной, о смысле жизни и о том, кто вы, лучше всего начать с наблюдения и анализа страданий.

Ответом вам будет вовсе не вымышленная история.

21

Медитация

Просто наблюдайте

После критики на многих страницах религий, историй и идеологий, будет справедливо, если я сам выйду на линию огня и объясню, как такой скептически настроенный человек умудряется проснуться утром в хорошем настроении. Это решение далось мне непросто — отчасти из-за боязни потакания своим желаниям, а отчасти потому, что я не хотел бы создать у читателей ложное впечатление, что путь, который подходит мне, подойдёт и всем остальным. Я хорошо понимаю, что особенности моих генов, нейронов, личной истории и дхармы присущи не всем. Но, возможно, читателям будет полезно узнать, через какую оптику я смотрю на мир и как она преломляет моё восприятие и мои книги.

В юности я был беспокойным и вечно тревожащимся. Мир казался мне бессмысленным, я не получал ответов на главные вопросы о жизни. В частности, не понимал, почему в мире и в моей жизни так много страданий и что с этим можно сделать. От окружавших меня людей и из прочитанных книг я получал только тщательно сконструированный вымысел: религиозные мифы о богах и небесах, националистические мифы о родине и её исторической миссии, романтические мифы о любви и приключениях, капиталистические мифы об экономическом росте и о том, что покупка и потребление товаров сделают меня счастливым. Мне хватило здравого смысла понять, что всё это, очевидно, вымысел, — но я не знал, где искать истину.

Начав учёбу в университете, я решил, что это идеальное место для поиска ответов. Но испытал разочарование. Мир науки снабдил меня мощными инструментами для развенчания мифов, созданных людьми, но не предложил удовлетворительных ответов на главные жизненные вопросы. Более того, он подталкивал меня концентрироваться на всё более узких вопросах. В итоге я начал работать над докторской диссертацией об автобиографических текстах средневековых солдат. Для собственного удовольствия я читал много книг по философии и участвовал в разных философских дискуссиях; это доставляло огромное интеллектуальное удовольствие, но не приносило настоящих откровений. Что разочаровывало.

В конце концов мой друг Рон Мером предложил мне на несколько дней отложить все книги и интеллектуальные споры и пройти курс медитации Випассаны. (На древнеиндийском языке пали «випассана» означает «самоанализ».) Я подумал, что это какая-то эзотерическая ерунда, и, не испытывая интереса к очередной мифологии, отказался. Но после года терпеливых уговоров Рона, в апреле 2000 года, я отправился на десятидневный выездной семинар по Випассане[225].

До этого я почти ничего не знал о медитации и предполагал, что она должна включать разного рода сложные мистические теории. И был поражён, до какой степени прагматичным всё оказалось. Учитель, Шри Сатья Нарайян Гоенка, попросил учеников сесть, скрестив ноги, закрыть глаза и сосредоточиться на дыхании, входящем в ноздри и выходящем из них. «Ничего не делайте, — всё время повторял он. — Не пытайтесь контролировать дыхание или дышать определённым образом. Созерцайте реальность настоящего момента, какой бы она ни была. Делая вдох, вы просто знаете, что вдыхаете воздух. На выдохе вы просто осознаёте, что воздух выходит из вас. А когда отвлекаетесь, и мысль начинает перебирать воспоминания и фантазии, вы просто осознаёте: теперь мои мысли отвлеклись от дыхания». Это было самым важным, что мне кто-либо когда-либо говорил.

Когда люди задают серьёзные вопросы о смысле жизни, им не интересно знать, когда воздух втягивается в их ноздри, а когда выходит. Они хотят знать, что будет после смерти. Но главная загадка жизни не в том, что происходит после смерти, а в том, что происходит до того, как вы умрёте. Чтобы понять смерть, нужно понять жизнь.

Люди спрашивают: «Неужели после смерти я полностью исчезну? Или попаду на небеса? А может, начну новую жизнь в другом теле?». В основе этих вопросов лежит допущение о каком-то «я», которое существует от рождения до смерти, и вопрос на самом деле звучит так: «Что произойдёт с этим “я” после смерти?». Но что может существовать от рождения до смерти? Тело меняется каждую секунду, мозг меняется каждую секунду, сознание меняется каждую секунду. Чем внимательнее вы за собой наблюдаете, тем более очевидным становится факт, что