Я хотел бы отметить, что в любом бы случае, даже если бы мне никто не мешал, я бы не пошел в Кронштадт рекомендованным курсом, т.к. этот курс проходит в непосредственной близости от мелководных банок, что при отсутствии штурмана чревато опасностью попасть на одну из них. Я бы выбрал курс ближе к середине Балтийского моря.

Вопрос следователя:

— Из предъявленного Вам заключения видно, что пограничные катера не влияли на курс «Сторожевого», который после прохода Ирбен мог лечь на любой курс. Этот вывод экспертов опровергает ваше утверждение, что на избрание курса 290 градусов ведущего к шведскому острову Готска-Санде вас вынудили действия пограничных катеров, маневрировавших на острых курсовых углах. Объясните это?

Ответ Саблина:

— Я не утверждаю, что ПСКРы специально произвели маневр, в результате которого оказались у меня справа на острых курсовых углах, второй вблизи кормы. Возможно, это произошло из-за того, что я снизил скорость с 22 до 9 узлов, а катера проскочили вперед.

Это я могу предположить только сейчас, осмысливая все происшедшее. Курс 290 градусов я назначил совершенно произвольно без учета его конечной направленности, тем более что на карге, находящейся в тот момент на столе автопрокладчика, не имелось изображения шведского берега и шведских островов.

Вопрос следователя:

— Из заключения штурманской экспертизы с 10 часов 9 минут после отхода пограничных катеров от БПК на 50 кабельтов, «Сторожевой» следовал 23 минуты без сопровождения, но назначенного курса не менял. Почему же за этот период времени Вы не изменили курс, ведущий в сторону Швеции, и удалялись от берегов СССР?

Ответ Саблина:

— Я еще раз заявляю, что курс в тот момент не имел для меня никакого значения. Я старался уйти как можно дальше в открытое море от советских берегов.

Вопрос следователя:

— Почему же Вы вели БПК «Сторожевой» по направлению именно в Швецию?

Ответ Саблина:

— Я не сознавал в то время, что курс 290 градусов ведет именно в Швецию, думая только об одном, что надо уйти как можно дальше в открытое море.

Вопрос следователя:

— На допросе 10 декабря 1975 года Вы утверждали, что после прохода Ирбен в течение часа шли со скоростью 6 узлов. Штурманская экспертиза установила, что со скоростью 9 узлов «Сторожевой» шел только 3 минуты — с 9 часов 6 минут до 9 часов 9 минут. Чем Вы объясните такое расхождение между вашими утверждениями и основанным на объективных показателях корабельной документации заключением экспертов?

Ответ Саблина:

— Мое утверждение, что «Сторожевой» шел со скоростью 6 узлов около часа является ошибочным. Надо сказать, что во время движения «Сторожевого» 9 ноября некоторые моменты я воспринимал как происшедшие более скоротечно, а некоторые, наоборот, несколько замедленнее, чем было. Объясняю я это усталостью в период похода БПК 9 ноября, большим нервным напряжением и обилием впечатлений за короткий промежуток времени. Как я теперь понимаю, я ошибочно показал скорость 6 узлов. В действительности я уменьшил ход не до «самого малого» (6 узлов), а просто до «малого» — 9 узлов.

Вопрос следователя:

— С какой целью Вы в 9 часов 6 минут увеличили скорость БПК?

Ответ Саблина:

— Я опасался, что при движении «Сторожевого» малым ходом ПСКРЫ сумеют подойти к кораблю и высадить десант. Увеличил скорость с 9 до 14 узлов. На такой скорости высадить десант сложнее.

Вопрос следователя:

— На допросах Вы показали о своем намерении идти на «Сторожевом» в Кронштадт и Ленинград. Как следует из заключения штурманской экспертизы, на корабле не было карт-планов гаваней Кронштадта и устья Невы. Как Вы это объясните?

Ответ Саблина:

— Мне не было известно, что карт-планов Кронштадта и устья Невы не было на корабле. Это меня не интересовало, т.к. не было намерения заходить в гавань Кронштадта. Речь шла о том, что «Сторожевой» станет на Кронштадтском рейде, и только в том случае, если будет положительный ответ на наши требования. Я считаю, что если бы нам дали положительный ответ, то не было бы затруднений с проводкой корабля и в Ленинград. Нам бы предоставили лоцмана.

Вопрос следователя:

— Почему нарушали правила кораблевождения, предусматривающие подачу сигналов при изменении курса и скорости?

Ответ Саблина:

— Я осознаю, что нарушал ППС и боевые эволюционные сигналы, не показывая своих действий. Могу объяснить это только большой занятостью проводкой корабля, отсутствием штурмана и вахтенного офицера.

Передо мной навигационная карта с выполненным на ней маршрутом движения БПК «Сторожевой» 9 ноября 1975 года. Прокладку курса Саблин выполнил синим фломастером, подписи сделаны коричневым. Основные позиции прокладки Саблина, связанные с изменениями курса и скорости:

До траверза м. Колки К=316, V=22 узла.

До траверза Микельбака К=240, V=22 узла.

До маяка «Ирбенский» К 322, V=22 узла.

От маяка «Ирбенский» К=313, V=6 узлов.

На заключительном этапе К=290, V=14 узлов.

На момент остановки корабля БПК «Сторожевой» находился в точке с координатами Ш = 58 01N Д=21 03 0 Ost.

Внизу карты рукой Саблина написано: «Прокладку курса БПК “Сторожевой” за 9.11.1975 г. выполнил в ходе допроса 10.12.1975 г. я лично — Саблин В.М.» Дальше роспись Саблина и дата— 10.12.1975 г.

Подпись Саблина заверена следователем Добровольским.

На карте предельно ясно видно начало отклонения курса в сторону шведских территориальных вод, причем не вообще просто в сторону Швеции, а конкретно в сторону шведского острова Готска-Санде, ближайшей шведской территории, куца можно было дойти.

С первого дня допросов Саблин больше всего избегает вопросов, связанных с тем, каковы были его планы, если бы ему удалось оторваться от наших кораблей и избежать обнаружения самолетами.

Из показаний Саблина 11 февраля 1976 года: «В случае если требования, изложенные в радиограмме Главнокомандующему не были бы удовлетворены, я предполагал идти вдоль берегов СССР и передавать средневолновым передатчиком радиограмму-обращение к советскому народу “Всем! Всем! Всем!” Я сказал в выступлении о необходимости широкого осведомления о нашем выступлении как можно большего числа людей, рекомендовал всем писать письма родственникам, близким и знакомым. Я говорил, что топливо и продовольствие мы будем просить у проходящих судов. При этом я не уточнял, какие корабли мы будем останавливать, советские или иностранные. Я объявил, что будем просить помощи у всех, кого встретим. Кто-то пытался высказать (в виде реплики), не будем ли мы обращаться за помощью в прибалтийские страны, в частности в Швецию, Финляндию и Данию. На это я ответил, что я сказал, что если нам не удастся получить топливо и продовольствие у проходящих судов, то мы вернемся в базу и я отвечу за все произошедшее на корабле».