— Ничего не знают? — неподдельно восхитился сын. — Ты что, скрыл от них это?

— Да, сынок, я им ничего не сказал.

— Каким образом?! Тебя же кровь Кали заставили выпить!

— Видишь ли… — Генри Джонс смущенно опустил взгляд. — В дневник не записал, а сам забыл, так уж получилось…

— Ты ничего не сказал ничего немцам просто потому, что забыл содержание документа? — догадался Джонс-младший.

— Нет, ну почему же. В целом я помню те отрывочные записи, в них не было ничего нового. Кроме, правда, упоминаний об испытаниях-ловушках, которые ждут каждого, кто захочет проникнуть в Храм.

— И что за испытания?

— Вот частности я как раз и не запомнил.

Индиана вскипел:

— Дьявол побери, и этот человек — мой отец! Ты хоть понимаешь, о каких «частностях» говоришь?

— Не горячись, Инди, я все понимаю. И не поминай попусту дьявола. Главное, что немцы тоже не знают, какие ловушки их ждут, разве не так?

— Ты же оригинал им оставил! Запросили из архива и сами прочитали, проще некуда.

Отец радостно захихикал.

— Шифры каталогов я тоже забыл. И вообще — все координаты для осмысленного поиска. Я ведь специально не искал этот манускрипт, случайно его нашел. В той же библиотеке, кстати, под которой захоронение находится, в бывшей базилике. А там, если не ошибаюсь, сотни тысяч единиц хранения. Пусть ищут.

— Теперь ясно, зачем Эльза столько времени торчала в Венеции, когда тебя в клетку посадили, — постепенно успокоился Индиана. — Кроме захоронения она продолжала искать манускрипт. Вероятно, немцы так ничего и не добыли, иначе Бьюкенен обязательно бы похвастался. Бездари, доктора липовые…

— Я вот еще о чем думаю, — надсаживался старик. Голос его осип от постоянного крика. — Если найдут мотоцикл на этой стороне реки или лодку на той, сразу догадаются про нас…

Вираж его мысли был слишком уж крут. Джонс-младший среагировал на перемену темы медленно и утомленно, после минуты вдумчивого созерцания дороги:

— И мотоцикл, и лодку я утоплю, не беспокойся. Отдыхай, отец. Все будет в порядке.

Очень живописен был открывающийся с дороги вид. Во-первых, долина. Крутой склон уползал вниз прямо из-под ног, терялся в головокружительной бездне и тут же строптиво задирался вверх, образовав в точке минимума игрушечный рай. Во-вторых, небо — меняющее цвет от ослепительно белого до темно голубого, словно раскрашенное исполинской малярной кистью. Столь впечатляющий эффект, возможно, рождало Средиземное море, плескавшееся милях в двадцати отсюда. В-третьих и в-четвертых, были горы. Бурыми верблюжьими горбами они вылезали из чахлой зелени, лениво выгибали плешивые спины — повсюду вокруг придавленного солнцем плоскогорья. Горы были невысокие по международным меркам, до полутора миль в высоту.

Жаль, что археолог Индиана Джонс не имел возможности полюбоваться пейзажем массива Гявур-Даг. Точнее, возможность была, поскольку глаза ему не завязали, но желание отсутствовало полностью. Плен не способствует романтическому состоянию духа.

Генри Джонс был привязан к другому деревцу, растущему примерно в тридцати ярдах, так что переговариваться пленники могли, только утомительно напрягая голосовые связки.

— Что это за люди? — прокричал отец.

— Я не знаю! — криком же ответил Индиана.

Пустой был разговор. Что за мерзавцы напали на мирных путников, откуда и зачем они появились в безлюдной и совершенно непригодной для жизни местности, оставалось неясным. Атака была подлой, внезапной — подстрелили лошадей, повыскакивали из-за кустов… В общем, два профессора ничего не успели противопоставить бандитам. Да и бандиты странно себя вели: грабить ненавистных европейцев они явно не собирались. Хорошо хоть не убили сразу, и на том спасибо…

Однако поговорить отцу с сыном не позволили. Один из нападавших, молодой парень в длинной рубахе и платке, неспешно подошел к Индиане, легонько стукнул себя пальцами по губам, затем коснулся кинжала на поясе и провел ребром ладони по шее. Очень выразительные были жесты, поэтому археолог решил помолчать. Тем более, за спиной парня висел на ремне промасленный ухоженный «томпсон», снабженный пятидесятизарядным магазином. Все правильно: американское оружие пользовалось заслуженной популярностью в среде бандитов и представителей других свободных профессий. На грязной рубахе парня выделялось маленькое стилизованное изображение корабля — такое же, как и у всех остальных его товарищей.

Действительно, странные какие-то бандиты. Внешне выглядели, как типичные выходцы с Ближнего Востока, адская смесь арабов и греков: носатые чернобровые красавцы. Однако не мусульмане, поскольку несколько человек из самых нетерпеливых уже увлеченно свежевали подстреленных лошадей — явно с кулинарными целями. Тогда как стоял апрель, заканчивался рамазан, иначе говоря, девятый месяц лунного календаря, в течение которого запрещено пить и есть от утренней до вечерней звезды — этот месячный пост самый строгий из всех предусмотренных исламом…

Бандит отошел. Некоторое время длилась добротная театральная пауза. Поддавшись слабости, Индиана отключился от окружающего его пейзажа и увидел мираж в образе ореады, то есть горной нимфы, которая выплыла из слепящей солнечной дымки и принялась легонько трогать веревки, словно пробуя их на прочность. Нимфа имела лицо Лилиан и тело Эльзы… Очнувшись, Индиана обнаружил рядом двоих зрителей, наряженных в такие же рубахи с корабликами. Поверх рубах у них были вязаные безрукавки. Вместо головных платков вновь подошедшие красовались в черных фесках с красными кисточками. Один был незнакомым пожилым человеком, таким же смуглым и чернобровым, как все, а второй… Касым!

Парень, которому Индиана подарил в Венеции жизнь.

Именно Касым проверял, бесцеремонно дергая и без того тугие путы, надежно ли пленник прикручен к дереву.

Первым заговорил старший:

— Вас оставили в живых только потому, что брат Касым узнал тебя и твоего отца, — объяснил он на сносном немецком и плавно указал на своего молодого спутника.

— Значит, этот чокнутый — ваш брат? — догадался доктор Джонс.

— Здесь каждый брат мне, и я брат для каждого.

Лица у обоих арабо-греков сделались вдруг одинаково торжественными. Было видно, что последнее утверждение с удовольствием повторил бы и Касым, но остановил себя, полный мудрой сдержанности. «Фанатики… — тоскливо подумал археолог. — Братство чокнутых, пропади все пропадом…»

Опытный Индиана не любил иметь дело с фанатиками и был, разумеется, прав. С бандитами хоть договориться можно, купить, запугать или обмануть…

— Кто вы? — задал он сакраментальный вопрос.

— Мы — служители Чаши.