Гостя, как всегда, поселили в детской, с традиционной шуткой «все остальные тут давно повзрослели» – он опять смеялся шутке, словно в первый раз, а потом опять не мог найти ванную комнату без провожатых… После того как гость отшумел душем, а потом прошелся по саду, Тильда отвезла его в город. Времени было семь вечера, чем заниматься в вымирающем к семи вечера Обенро – непонятно, но дело, конечно, его. Забрать его оттуда он попросил часа через три.

Гюнтера Тильда нашла на кухне – ходившим взад-вперед.

– У нас уже есть один маятник, – напомнила она мужу.

– Я не маятник, я, по-моему, с ума схожу, – без всякого юмора отозвался Гюнтер.

– И сумасшествие проявляется в…

– В déjà-vu! – Голос, между прочим, раздраженный, а это редко бывает – так редко, что, можно сказать, не бывает вовсе. – Ты разве ничего не заметила?

– Ммм… а что я должна была заметить – или что могла бы заметить? – Тильда, честно, вообще не понимала, о чем он.

– Я бы, скорее, сказал: не могла не заметить! Не могла же ты не заметить, что этот разговор – о Витгенштейне, я имею в виду, – он уже велся однажды!

– Все разговоры однажды велись, – попыталась выскользнуть из почему-то казавшейся ей опасной речевой ситуации Тильда. – А уж тем более – все разговоры о Витгенштейне!

– Но это был разговор о Витгенштейне, который я опять плавно перевел в разговор о Мандельброте!

– И… зачем ты опять это сделал?

– Нет, ты не понимаешь, Тильда. Я к тому, что… что разговор этот однажды уже имел место – год назад имел место, а теперь вот повторился, причем мало того, что повторился – слово в слово повторился…

– Как ты можешь это помнить – что слово в слово?

– Я и не помнил! Я только стал вдруг узнавать слова… И я не о том сейчас!

Гюнтер говорил теперь уже очень громко – и голос его, не привыкший к такому режиму громкости, то и дело дребезжал… подребезживал.

Тильда покачала головой и присела к столу.

– Так… Тогда скажи мне, ради Бога, но только понятно как-нибудь: ты о чем сейчас, Гюнтер?

– О-бо-всем!

Гюнтер прокричал это так, что почти проорал: он и сам испугался своего голоса, не знал за собой такого.

Тильда поежилась:

– Жутковато получилось… а, Гюнтер?

Тот развел руками и тоже присел к столу, но, просидев от силы секунд пять, вскочил и принялся расхаживать по кухне, хватая предметы, крутя их в руках и снова ставя – чаще всего куда попало.

– Тут дело вот в чем… – как могла осторожно начала Тильда, – я ведь, честно говоря, ни того, старого, разговора не помню, ни сегодняшнего толком не слышала. Но как-то тебя это все… слишком уж сильно взбудоражило, нет? А ты не ошибаешься?

Вместо того чтобы снова закричать, Гюнтер вздохнул и сказал совсем глухо:

– Я не ошибаюсь, Тильда. Я математик.

– Помню-помню, – улыбнулась Тильда. – Только при чем…

– А при том, что тут перед нами не подобие – тождество тут перед нами. Аб-со-лют-но-е тождество. Абсолютное тождество двух разговоров. В первый-το раз все было очень и очень забавно, мы потом еще – тоже забыла? – посылочками обменялись: он мне Витгенштейна по-датски прислал, а я ему – Мандельброта по-немецки. Ты ведь и тогда присутствовала: дивная получилась такая беседа за столом – из тех, что помнятся… хорошо помнятся. Но то, что сегодня происходило, – Гюнтер уже просто носился по кухне, – оно было невыносимо. Н-е-в-ы-н-о-с-и-м-о, Тильда, и – страшно. Я узнавал просто каждое его возражение, но при этом сам, как дурак, повторял свои позапрошлогодние доводы… я словно под гипнозом был и вместо того, чтобы сопротивляться – хотя бы внутренне, сам постоянно соскальзывал в прежнее русло, понимаешь?

– Нет. – Она сказала это так твердо, что Гюнтер поверил ее лжи – вопиющей, по мнению самой Тильды.

– Ну как мне еще сказать… – снова подсел к ней Гюнтер. – Ощущение было такое, что запись беседы поставили и – крутили. Нет, не так… я же ведь главное сказать забыл, самое-то сюрреалистическое в чем: он не помнил, что однажды уже говорил все это! Я помнил, а он – нет! Так что под конец я просто угадывал, какие слова – дальше, и совпадало все…

– Тебя трясет, – сказала Тильда и отодвинула друг от друга мелко позванивавшие на столе стаканы.

– Трясет, – покорно ответил Гюнтер. – А тебя?

– Нет. – И ее ответ опять сильно напоминал правду, таковою опять не будучи.

– Пойду пройдусь с Бустером, – махнул рукой Гюнтер, но уже у двери, спиной ощутив взгляд Тильды, обернулся.

Они смотрели друг на друга глазами инопланетян, способных к телепатическому общению.

За только что прошедшие два часа Бустер не дал о себе знать ни разу, это Бустер-то, который обычно был без ума от дорогого гостя: за день чувствовал его приближение, улучал момент забраться в машину и не покидал сиденья, требуя взять его с собой на вокзал, а на вокзале начинал скулить, когда о прибытии поезда еще даже не было объявлено!

Сегодня Бустер просто не вышел в прихожую – и потом, во время ужина, его не было ни видно, ни слышно… как же они не заметили, как же могли ни разу не вспомнить о нем?

Тильда и Гюнтер в один голос крикнули: «Бустер!» – и почти бегом кинулись на поиски по бескрайнему своему дому. Бустера нашли на втором этаже, в спальне. Он, похоже, был жив и здоров, только лежал на необычном месте, под кроватью.

Когда Тильда и Гюнтер вошли, Бустер зарычал.

– Ты – что, Бустер? – остановился у кровати Гюнтер.

Бустер нехотя вылез наружу и понюхал штанину Гюнтера. А потом, глядя Гюнтеру прямо в глаза, поднял ногу и вдруг начал писать на его брюки и домашние туфли…

– Да что ж ты делаешь-το, Бустер! – всплеснула руками Тильда. – Был ведь на улице перед тем, как мне ехать… Гюнтер, отойди от него, что ты стал как вкопанный!

Гюнтер, не двигаясь, переводил глаза с Тильды на Бустера, а когда Бустер закончил свое нехорошее дело и понуро сел у кровати, сказал:

– Ну вот, теперь ничего дурного с нами, даст Бог, не случится.

После этого он наклонился к съежившемуся Бустеру, потрепал по холке и спросил: «Пойдем гулять?» Бустер опасливо поднял глаза, но с места не стронулся.

– Дурного? Ты имеешь в виду конкретно…

– Я не знаю, что я имею в виду конкретно. Пока, Тильда, мы скоро придем.

Бустер, не дождавшись вполне и вполне заслуженного нагоняя и не сводя с Гюнтера глаз, полных мольбы и любви, осторожно смещался к двери.

– Ты не переоденешься? – спросила Тильда, с омерзением глядя на испорченные брюки Гюнтера и не то чтобы не понимая, но отказываясь, отказываясь, отказываясь понимать происходящее.