– Там останавливалась Гарбо.

– Гарбо?

– Грета Гарбо, великая актриса. Отец был без ума отДжуди Гарланд, а маме всегда нравилась Гарбо.

– И поэтому она отправилась рожать в этот самый…«Теплый воздух»?

– Нет, не поэтому. Она и не собиралась рожать, я самнастоял.

– Как это – настояли?

– Родился семимесячным. Отель, где останавливаласьвеликая Грета, разве я мог такое пропустить?

– Действительно, не могли.

– Ладно, это просто шутка. Не насчет Греты, не насчетотеля – насчет меня… Вы могли бы поджечь спичкой богомола?

– Какого богомола?

– Живого. Богомола или кузнечика – неважно… Ухватить залапки и поджечь.

– Не знаю. Вряд ли.

– А она могла.

– Кто?

– Грета Гарбо. Она могла годами одеваться в ближайшем кдому магазине готового платья: только потому, что он – ближайший.

– Это делало ее великой?

– Это делало ее не такой, как все. Быть не таким, каквсе, еще труднее, чем стать великим, разве нет?

– Никогда над этим не задумывался… Значит, вы поклонникталанта Греты Гарбо, как и ваша почтенная мамаша?

– Можно сказать и так, хотя я не видел ни одного фильмас ее участием.

– Здорово.

– Нет, на то, как она поджигает спичкой живогокузнечика, я бы посмотрел.

– Я бы тоже… Значит, вы променяли девушку на работу.

– Мне нравится моя работа. И я дорожу этим местом. Еслибы я оставил его, я потерял бы и жилье.

– Жилье?

– Ну да. Я живу при «Ламартин Опера», очень удобно.Никаких затрат на транспорт. И на многое другое тоже.

– На что, например?

– Ну, скажем, на путешествия. Сидишь себе за стойкой, акакие-нибудь Филиппины… или Гонконг сами плывут тебе в руки. Некоторыепостояльцы останавливаются у нас не по одному разу. И тогда они специальнопривозят маленькие сувениры для меня.

– Вы просите их об этом?

– Нет, конечно же, нет. Это их личная инициатива. Да исувениры недорогие. Пустячки, милые вещицы, таких полно в любой лавке при любомвокзале… Ничего не стоит купить их перед посадкой, разве что пару минут потеряешь.И пару монет. Да, вот еще что. Монеты.

– Монеты?

– У меня много монет. Все дарят мне монеты. Мелкиемонеты с рыбами, утконосами, галерами, буйволами, с астролябиями и английскойкоролевой… Иногда попадаются очень забавные экземпляры.

– И зачем вам монеты?

– Чтобы смотреть на них. Для чего же еще…

– Ясно. О-Сими Томомори тоже вам что-то презентовала?

– Хорошее отношение. Она была добра ко мне.

– В чем это выражалось?

– Мы болтали.

– Болтать – это по меньшей мере бегло разговаривать,если я правильно понимаю. Ваш английский… и тем более японский… так хороши?

– Хотите проверить?

– Нет. Значит, она рассказывала вам о своемвозлюбленном. С чего бы это она так с вами откровенничала? С вами, ночнымпортье?

– Ее мучила бессонница. Ее мучило чувство, а это даже хужебессонницы.

– Почему же оно ее мучило? Это было безответноечувство?

– Безответно влюбленной она не выглядела. Нет, чувствоне было безответным, это-то и заставляло ее немного грустить.

– Странно.

– Ничего странного. Она была из тех, кто уже в самом началедумает о конце. Ну, знаете, о том, что будешь делать, когда тебя бросят.

– И что она собиралась делать?

– Вы не поверите. Она собиралась купить себе сапоги нашпильках. На высоченных шпильках, так она и сказала: «Куплю себе сапоги навысоченных шпильках и все забуду».

– А что делаете вы, когда вас бросают?

– А вы?

– Напиваюсь. Но вообще-то я первый спросил.

– Я складываю монеты. Это довольно сложные построения,уложить больше сорока монет еще ни разу не удалось. Но однажды получиласьпагода. Как раз в ту ночь, когда мадемуазель О-Сими впервые понадобилосьснотворное.

– И она увидела вашу пагоду?

– Она сразу поняла, что это – пагода. Вы бы навернякаприняли сложенные монеты за что-нибудь другое.

– Почему? Я знаю, что такое пагода.

– Вы бы наверняка увидели бы что-нибудь другое – вотчто я хотел сказать…

– Может быть. Так что мадемуазель О-Сими рассказала вамо своем возлюбленном?

– Немного. В основном она рассказывала о себе. И о том,что чувствует к этому испанцу. Да, само чувство занимало ее гораздо больше…

– Вы сказали – испанцу?

О-Сими… Мадемуазель О-Сими была влюблена в испанца. Она дажеимя его называла. Сейчас… Кристобалъ. Да. Кристобаль.

– Имя действительно испанское.

– Вот видите. Он и был испанцем.

– Он когда-нибудь приходил в отель?

– Да. Несколько раз.

– И оставался на ночь?

– М-м… Да. Меня ведь уже спрашивали об этом. Полторагода назад.

– Как часто он оставался?

– Все те несколько раз, которые приходил. Заисключением первого. Первый раз он пришел… пятнадцатого… Да, пятнадцатого мая,днем. Он искал мадемуазель О-Сими.

– Днем? Вы же ночной портье.

– Я подменял напарника. В тот день он неважно себячувствовал и позвонил сюда. Так что я остался еще на одну смену.

– Вы так хорошо запомнили дату?

– Вы бы тоже запомнили, если бы это был ваш собственныйдень рождения.

– Так это был ваш день рождения?

– Да. И как раз накануне меня бросила девушка. Так чтопочему бы мне не запомнить дату, а?..

– Та самая девушка, которую вы променяли на работу в«Ламартин Опера»?

– Другая. Но со сходными претензиями… Испанец заявилсяднем, сказал, что ищет мадемуазель О-Сими. Ее не было в номере, и он оставил ейзаписку. Вернее, сначала он решил подождать ее, ноя сообщил ему, что так скоромадемуазель не появится. Что в лучшем случае ждать придется до вечера. И тогдаон оставил записку.

– Что было потом?

– Ничего. Я передал записку той, кому онапредназначалась.

– Что было в записке?

– Откуда же мне знать? Думаю, он назначил ей встречу.Пригласил на свидание.