в Гуджарате в Золотой штат. У него не было страны, только работа и семья. И всю свою жизнь он думал: «Есть только я». Теперь он смотрит на змеящуюся реку. Миллионы будут каждый месяц платить за то, чтобы прийти сюда. А его не будет.

Где мы теперь, Нилай-джи?

Я же тебе говорил, пап. Тут все с нуля.

Да. Нет. Я понимаю. Но растения и животные. Мы перешли из Африки в Азию?

Иди за мной. Я кое-что покажу. Попрошайка ведет их по серпантину в густые джунгли. Они входят в лабиринт переплетенных, совершенно одинаковых тропинок. По подлеску шмыгают какие-то существа.

Мелия, Нилай. Волшебство!

Погоди. Это еще не все.

Джунгли густеют, тропинка истончается. В вайях и ползучих лозах играют тени. И тут отец видит, в листве этой бесконечной симуляции: разрушенный храм, проглоченный единственным фиговым деревом.

О, принц мой. Ты правда сделал нечто.

Не только я. Сотни людей. Тысячи. Я даже не знаю, как всех зовут. И ты тоже здесь. Твоя работа… Попрошайка поворачивается. Обводит рукой корни, что змеятся по древним камням, ищут трещины, куда можно заползти, напиться из земли. Поднимает кончик своего морщинистого мизинца. Видишь, Pita? И все ~ из зернышка вот такого размера…

Вишну хочется спросить: «Как заплакать?» Но говорит только: Спасибо, Нилай, но мне уже пора.

Да, пап. Скоро увидимся. Безобидная ложь. В этом мире попрошайка прошел полконтинента. Но в другом он слишком хрупок и изможден, чтобы рисковать перелетом. А синий бог, только что босым перешедший зазубренный горный кряж: в мире наверху его тело так пронизано шальными программами и ошибками синтаксиса, что он не доживет до премьеры этого.

Его марионеточное тело кивает, ладони складываются.

Спасибо за эту прогулку, дорогой Нилай. Скоро мы будем дома.

ОТ ПРОСВЕТЛЕНИЯ ДО ПРОРЫВА ПЛОТИНЫ в мозгу Рэя Бринкмана проходит тринадцать секунд.

Телевизор в спальне гремит вечерними новостями. Израильские войска срывают палестинские оливковые рощи. Рэй под одеялом сжимает пульт, делая так громко, чтобы заглушить мысли. Дороти в спальне, готовится ко сну. Ее ежевечерний ритуал переходит от одного шума к другому: фен, электрическая зубная щетка, вода в керамической раковине. Каждый звук говорит ему «ночь» — как однажды вой волков или крик бакланов. И, как зовы тех животных, скоро исчезнут и эти звуки.

Она там целую вечность — и ради чего? После катастрофы этого вечера… Что из всех этих приготовлений она не может сделать — с большей пользой — наутро? Хочет быть чистой для сна и готовой ко всему, что принесет ночь, хотя ночь не принесет кошмара больше, чем этот день.

Он ничего не понимает. После этого вечера немыслимо, что она ляжет в постель, как в последний десяток лет. Но еще немыслимей, что она будет спать в комнате дальше по коридору, той, что когда-то, много лет назад, мечтала переделать в детскую. Он уничтожит эту кровать. Нарубит резное изголовье на дрова. Ведущий говорит: «Тем временем вырубают деревья в школьных дворах по всей Канаде, чтобы защитить детские жизни после…»

Рэй смотрит на экран, но не понимает, что видит. Это — с первой до третьей секунды. Он думает, и поток его сознания еще вменяем. «Я человек, который с удовольствием путает уговор с реальностью. Человек, который никогда не сомневался, что у жизни есть смысл и будущее. Теперь с этим покончено».

Эти мысли занимают меньше четверти секунды. Глаза на миг закрываются — он прокручивает повтор. Их первое свидание. Ведьмы говорят ему не заботиться о завтрашнем дне. С ним ничего не случится, пока лес не пройдет много миль и не полезет на холм. Он в безопасности, отныне он в безопасности, ведь нельзя нанять деревья, как солдат, нельзя стволам скомандовать «вперед». «Всю жизнь нести уверенно венец в надежде на естественный конец».[55] Но ему дали другую роль. Человека, не рожденного от женщины, что сдвинет лес.

Веки Рэя приоткрываются на полсекунды. На этих живых экранах он видит, как они спали вместе — в ночь их первой премьеры в любительском театре. Все наши вчера, снова и снова. Юная леди Макбет, не старше двадцати четырех, переживающая в фойе взрослой жизни. Его нервная подруга, рядом с ним в темноте, бомбардирующая тревожными вопросами, как из собеседования: «Как ты относишься к родителям? Тебя посещали расистские мысли? Когда-нибудь воровал в магазине?» Даже тогда, в первый вечер, он видел, что они могут заботиться друг о друге до старости. Вдвоем, подчиняясь замыслу, предписанному задолго до их встречи и обещавшему раскрыться в свое время. Вечно. И вечно. И вечно.

Пророчество оказалось с подвохом. Нужно собраться с силами и жить. Но как? Зачем? Новости переходят к сцене из дикой природы. Рэй смотрит, как в тумане: прикованные люди, полиция их забирает. Шум воды в ванной прекращается. Это шестая и седьмая секунды.

Все имущество выглядит ворованным. Так ему сказала жена, всего час назад: «Думаешь, все само собой пройдет и я просто приду в себя? Превращусь в твою милую причудливую Дот?»

Он пытался сказать, что знал уже много месяцев. Год, больше. Что он еще здесь. Еще ее муж. Приходи и уходи. Будь с кем хочешь. Делай, как знаешь. Только будь рядом.

Хуже воровства. Убийство. «Ты меня убиваешь, Рэй».

Он пытался напомнить: между ними еще должно что-то случиться. Причина, почему они обязаны оставаться вместе. Он это уже видел, предчувствие двигало им все эти месяцы неподвижности. Какая-то цель их союза, которая существовала всегда. Они принадлежат друг другу.

«Никто и никому не принадлежит, Рэй. Отпусти меня».

В ванной что-то происходит — все, похожее на ничто. Две секунды тишины, и он в ужасе. Ничего не понятно. Ничего не сделать. Он снова смотрит на телевизор. Людям жгут глаза — ни за что. Совершенно напрасно.

На девятой и десятой секунде мозг превращается в окружной суд. Наполняется мыслью многомесячной давности, когда он однажды вечером читал, а его законопослушную жену трахали до потери сознания. Мысль, что он украл из чьей-то чужой книги с копирайтом, за которую теперь надо расплатиться. Время меняет, чем можно владеть и кому можно владеть. Человечество ошибается в отношении соседей — и никто этого не видит. Мы обязаны заплатить миру за каждую идею, за все, что украли.

Люди на экране начинают вопить. А может, вопль исходит из него, когда он видит, как желтеет и опадает. Она в дверях, кричит. Его губы движутся, но звука нет.

«Как будто