– Оберон не уклонялся, отец.

Как омерзительно он чистит яблоко! Держит нож так, будто это оружие, и не режет, а наносит удары. Почему он не пользуется ножом для фруктов и вилкой?

– Не препирайся с отцом, – вмешалась мачеха. – Это его дом, и тебе следует выказывать ему должное уважение, особенно если учесть, что он предоставил здесь жилье тебе и твоему мужу.

– Да, мачеха.

Черта с два она будет называть ее мамой после подобного нравоучения.

Арчи стоял рядом с буфетом. Какие мысли приходят в голову слугам, когда их хозяева до бесконечности разыгрывают перед ними этот убогий и пошлый спектакль? Почему Арчи не зачислили? А, да, Оберон сказал, что кто-то должен остаться. А как насчет шахтеров? Они могли бы остаться в безопасности в шахтах. Хотя что за ерунда, здесь каждый месяц кто-нибудь погибает, а раненых еще больше, и так по всем угольным копям. Вероника положила салфетку на стол. Когда наконец она сможет уйти к себе?

Леди Брамптон смотрела на лорда Брамптона.

– Дорогой, ты собирался обсудить с Вероникой организацию здесь госпиталя вместо санатория. Если я правильно помню, ты предположил, что пребывание в санатории потворствует симулянтам.

Как только Арчи вышел, лорд Брамптон обрисовал свой план, что само по себе было крайне необычно для него. Он перечислил шаги, которые он уже предпринял, предварительный заказ на койки, который будет окончательно уточняться, прием на работу медицинских сестер и волонтеров, зачисление доктора Николса на должность начальника медицинской службы.

– Я уже добился финансирования из различных источников.

– Я в этом не сомневаюсь, отец, – сказала Вероника сухим тоном. – А вы оба будете присутствовать, чтобы оказывать помощь?

В голосе ее прозвучало едва скрываемое презрение.

Он швырнул салфетку на стол и отодвинул стул. Бьющее через край ожесточение, свойственное этому человеку, пугало ее. Так было всегда. Сначала она противостояла ему, потом она в страхе отступала.

– Ты что, считаешь, что у меня есть время заниматься управлением госпиталя? Это будет твоей задачей. Решай, что нужно делать, в какой части дома будет располагаться госпиталь, вникай во все детали. Ты тут ныла своей мачехе, что хочешь работать, а не выходить замуж. Так вот тебе шанс преуспеть в первом, раз уж во втором ты потерпела жалкую неудачу. Внуков по-прежнему не ожидается, я так понимаю?

Вот так, моральный выстрел в лоб. Его бы послать на фронт, от его подлых штучек все немцы бы сразу попа́дали.

Вероника сидела не шевелясь. Наступали сумерки. Сентябрь уже на пороге, а вместе с ним безжалостная суровость осени. Природа неизменна, даже когда вся жизнь летит к черту. Хуже всего то, что отец прав. Ее брак безнадежен, и виновата в этом она сама. Ричард ни при чем, он просто мужчина. Но ей не нужен был мужчина, во всяком случае пока. К тому же для своей карьеры он выбрал ремесло убивать. Кто знает, во что он может превратиться со временем?

Отец сказал:

– Договорись, чтобы продукцию с домашней фермы и с огородов посылали в Лондон. Я буду часто наезжать в Лидс, но в основном буду в Лондоне. Сюда я буду приезжать только в случае крайней необходимости.

– Что ж, придется нам перенести потерю в меру наших возможностей.

Лучше бы она прикусила язык. Последовало ленивое движение, рука его описала в воздухе дугу. Она смотрела, как это происходит, увидела, как мелькнула в ударе ладонь, почувствовала, как удар передался по всему телу, и чуть не застонала от боли. Мачеха мягко коснулась салфеткой краешков губ:

– Вероятно, тебе хотелось бы вернуться к себе и оставаться там весь вечер. Мы уезжаем рано утром после завтрака. Твой отец составит для тебя список дел, которые тебе необходимо будет сделать.

Вероника встала. Ноги у нее подгибались. Она сжала руки в кулаки, повернулась на каблуках и вышла из комнаты. Но она успела заметить, что руки мачехи дрожат, а в глазах отразился тот же страх, который испытывала она сама. И впервые в жизни ей пришло в голову, что цена, которую эта женщина заплатила за богатство, оказалась непомерно высока.

Она поднялась по лестнице. В голове у нее все плыло. В ванной ее вытошнило. Хорошо, что Лил оставила работу. Слава богу, что никто не видит, в каком она состоянии. Вероника добралась до постели и рухнула. За окном угасал последний августовский вечер. Если бы Оберон был здесь, удар получил бы он. Хотя Ричард все-таки перехватил бы руку отца, как тогда сержант перехватил сковородку Энни, а потом убил бы его.

– А действительно он бы сделал это ради меня? – прошептала Вероника. Он так ярко представился ей в этот момент, она ощутила такое мягкое прикосновение его губ к ее руке в тот день, когда он уезжал, и что-то шевельнулось в ее душе.

Пятнадцатого августа, через неделю после того, как мужчины уехали, стояла прекрасная погода. Семейству Форбс предстояло ехать из Госфорна в Ньюкасл, где они попрощаются со своими мужчинами, отбывавшими на фронт. Садясь в поезд, все сохраняли спокойствие. Леди Вероника, разумеется, ехала первым классом. Эви подтолкнула мать локтем.

– Есть преимущества в том, чтобы быть прислугой. По крайней мере мы едем все вместе.

Мать улыбнулась и прижала к себе Тима. Милли жонглировала мячиками, и он потянулся за ними. Эви так и не удалось научиться жонглировать, сколько бы раз Джек ни показывал ей, и когда он обучил этому Милли, она почувствовала укол ревности.

Милли одернула его:

– Перестань, Тим.

Она уронила мячик.

– У, зараза.

– Не при ребенке, – возразила мама.

Милли вздохнула и протянула мячик сыну, который немедленно попытался бросить его подальше через вагон. Сидевшая напротив Грейс поймала мячик одной рукой, прежде чем он упал на пол, и бросила Эви, которая, в свою очередь, бросила его Алеку, отцу Саймона, а тот перебросил его Джеку. Тим развеселился. Он получил мячик от отца и протянул матери. Милли улыбнулась и бросила мячик Алеку, и так оно и продолжалось, и вскоре они все смеялись и дразнили тех, кто ронял мячик. Они расслабились, и ощущение было такое, будто они собрались на пикник.

За окном проносились сельские пейзажи. Жены, братья, сестры, родители – все садились на следующей станции. Раздался пронзительный гудок паровоза, вверх поднялось облачко пара, и колеса заскрипели на рельсах. Закрылись с громким стуком двери, и наконец они снова поехали. Мужчины уступили места кому-то из новоприбывших, а сами переместились в проходы, оставляя женщин заботиться о багаже. Эви и Грейс с сомнением смотрели на шарик. Продолжать или нет?

– Боже мой, дайте-ка мне, – сказала Милли, забирая мячик и кидая его кому-то из новоприбывших. Моргнув, человек сообразил, что от него требуется, поймал мячик и бросил его дальше. Игра продолжалась. Все лучше, чем постоянно думать о том, что мужчины сейчас поднимаются на корабль.