Нет, пока еще не опознал. Но опознает через несколько минут, это железно. Только вначале, без понятых, надо показать ему отдельное фото Коренева Ф. М., чтобы знал — на кого показывать.

Продолжая отсчитывать гулкие ступеньки, Сочнев не удержался, достал из внутреннего кармана эту фотографию, посмотрел, улыбнулся. Поясной портрет в парадной форме — наверное, для ведомственной газеты. Или для Доски почета. Хитроумный Лис в подполковничьей форме смотрел перед собой холодным спокойным взглядом, даже не догадываясь, в какую переделку он попал.

Четвертый этаж. Предъявив пропуск и удостоверение, Сочнев подождал, пока коренастый, с добродушным, веснушчатым лицом, рыжий контролер в несвежем белом халате отпирает решетчатую дверь в коридор.

— Проходите в третью палату, там открыто, — предложил охранник, справившись с тугим замком. — Мы его только на ночь запираем: он ведь лежачий!

— Спасибо, братец, — благосклонно сказал Сочнев. — Приведи мне минут через десять понятых. Врачей или медсестричек. Я опознание проводить буду.

— Сделаем! — кивнул контролер.

Майор без стука распахнул дверь и вошел в одиночную палату.

— Добрый день, Уваров! — сказал Сочнев приветливо.

В палате светло и солнечно, на стертом линолеуме сверкали-переливались желтые блики. Уваров приподнялся на локте, скрипнул тросом на растяжке. Вот честное слово — в такой день Сочнев не удивился бы, крикни он сейчас радостно: «Товарищ майор! Владимир Яковлевич, дорогой, заходите!»

Но тот повел себя совершенно неожиданно.

— А-а, как там тебя… Сочный! Опять пургу мести будешь, гусь конторский?! — заорал он с удивившей майора ненавистью. — Забыл чего-то в прошлый раз, да? Совесть, небось? Под кроватью гля, ну! В параше валяется!

И громко выматерился.

— Успокойся, Уваров! — рыкнул Сочнев, поспешно прикрывая за собой дверь.

Он понял, в чем дело. Видно, наркоты гаду не давали, вот и озверел.

— Ты чего, белены объелся, что ли? — добавил он уже тише, по-свойски. — Мы же с тобой уже обо всем договорились! Что обещал, прямо сейчас и получишь! Вот, глянь на карточку…

Он показал арестованному парадный портрет грозы Тиходонских бандитов.

— Вот его ты сейчас при понятых опознаешь. Скажешь, что ты его видел, и расскажешь — при каких обстоятельствах.

Вареник всмотрелся в снимок. Вспышка злости прошла.

— Так я его и взаправду видел, — заявил он и протянул фото обратно. — Дай лучше закурить!

— На, на, кури… Я тебе и пивка принес, — обрадованно зачастил майор.

Надо же, какая удача! Вместо «липы» получится железное доказательство!

Уваров закурил. Контролер, похожий на крепкий подосиновик с ярко-рыжей шляпкой, завел в палату двух медсестер. Они привыкли выступать понятыми, и долго объяснять им — что к чему, не пришлось. И контролер тоже остался поглазеть — видно для развлечения. Ну и пусть, если понадобится — можно будет допросить: лишний свидетель не помешает.

Сочнев протянул Варенику бланк опознания.

— Кого из этих лиц вы знаете?

— Да вот этого! — палец неповрежденной руки указал на Коренева Ф.М.

— Видите, товарищи понятые, Уваров уверенно опознал человека, изображенного на фото № 3, — повернулся Сочнев к медсестрам. И снова обратился к свидетелю. — Когда и где вы видели этого человека? Кто он, знаете ли вы, как его зовут?

Вареник оскалил в улыбке неровные зубы.

— Да здесь и видел! Это ментовский подполкан из Тиходонска, Коренев. Лис кликуха. Он меня допрашивал, вон, как ты в прошлый раз. Только ты меня одуревшего от наркоза пытал да запугивал, я и не знаю, что там тебе наговорил да что подписал. А ему я все, как было, рассказал. Что ни про каких «колдунов» не знаю, автомат Валек в Тиходонске купил, он из него и по гаишникам шмалял. А я вообще не при делах! Так и записывай!

Майор Сочнев почувствовал, что пол под ним закачался. При трех свидетелях этот гад полностью уничтожил самые важные доказательства против Лиса. Да и, пожалуй, единственные…

— Чего хлебалом щелкаешь? Пиши давай! — прикрикнул Вареник, как будто именно он был здесь главным. И почему-то подмигнул контролеру. Видно, они все тут повязаны — и пьют вместе, и деньги делят… Только откуда здесь деньги?

Непослушной рукой Сочнев заполнил протокол, дал подписать медсестрам, Вареник тоже поставил корявую закорючку.

— А все, что я говорил в прошлый раз, можешь в сортир на гвоздик повесить! Я отказываюсь от той брехни, потому что ты меня на понт взял, запугал, с толку сбил! Ну, чего уставился? Запугивал, запугивал, не надо! Охранник, которого ты в коридор выгнал, он слышал, как я тогда орал! А у меня, межпрочим, тогда шов на ноге разошелся! Факт! Это все в истории болезни записано! Потому как ты меня по гипсу кулаком ударил!

— Да ты что?! Когда я тебя бил?!

— А тогда, когда обещал наркоту колоть! Забыл? Наврал с три короба, сука!

Сочнев ушам своим не верил. Глазам тоже. Это было настолько невероятно, будто происходило с кем-то другим, не с ним. У него даже рука зачесалась — правая, в которой он папочку держал, — переехать сейчас Вареника по роже, кулаком, средней косточкой под нос, чтобы провалились зубы в глотку, чтоб подавился и навсегда заткнулся… Но тут полно свидетелей, и есть что-то странное в их пассивном молчании — в другое время контролер обязательно бы успокоил распоясавшегося зека… А у этого из-под халата гражданские штаны выглядывают, обнаглел, даже форму не носит… И почему эта тварь так уверена? Странно все это… Очень странно!

— Вот как, значит, — произнес Сочнев самым тихим и самым страшным своим голосом, от которого оппозиционный активист Пальчухин обычно бледнел и покрывался гусиной кожей. — Что ж, дело твое. За дачу ложных показаний знаешь, что бывает?

— Когда укол сделаешь, тогда и будут тебе показания, какие надо! А так — на! — Вареник выставил вперед кукиш.

Сочнев, развернувшись, раздвинул медсестер и вышел в коридор. Рыжий шел за ним.

— Где у вас начальник больницы? — спросил майор.

— Пойдемте, я покажу! — охотно вызвался «подосиновик». И сочувственно сказал: — Он борзой, этот Уваров! Хорошо еще драться не накинулся. Я нарочно рядом стоял — от него всего ждать можно!

«Как он накинется, если на растяжках висит?» — подумал Сочнев.

Его не оставляло ощущение какой-то нарочитости, искусственности происходящего. Будто вошел в комнату, разговаривает с жильцами, а оказывается — попал на театральную сцену, все здесь не настоящее: и телевизор, и шкаф на заднем плане, и книжные полки, и нарисованный задник с окном… Бутафория это, реквизит! И не жильцы это совсем, а артисты! И говорят они не от души, а то, что в роли написано…

Бред какой-то! Это от нервов — давление поднялось, голова кружится, даже соображать плохо стал.