Столько жертв – и зачем? Ну, ничего. Ты теперь не пропадешь. У тебя столько друзей! Почему же они все сидят в той комнате? Сколько их?

– Девять.

– Девять? – повторила она. – Ну, желаю тебе в этот раз не испугаться.

Он побелел – настолько, насколько это позволяла его темная кожа. Без голоса спросил:

– Значит, она тебе и это сказала?

– Кто? – Лена отвернулась и услышала, как он быстро вышел из комнаты.

«Дура! – выругала она себя. – Зачем так прямо! Их тут девять. Фатиха говорила – для ритуального убийства нужно девять свидетелей… Значит, сегодня Ариф будет посвящен. Но только без меня, уж пожалуйста, без меня! Надо уходить».

Она заторопилась. Сунула в сумку последнюю мелочь, подтянула на сыне штанишки, сказала:

– Идем.

Вышла с ребенком в коридор. Там столкнулась с Мухамедом. Тот сухо спросил:

– Подвезти?

– Нет, я возьму машину.

– Совсем забыл, – он сунул руку в карман и вытащил оттуда что-то блестящее, маленькое. Она посмотрела и лишилась дара речи. У него на ладони лежали те самые бабушкины часы, которые она когда-то оставила на той страшной квартире. Ошибиться было нельзя. Потертое тусклое золото, крохотные бриллиантики.

– Вот, – продолжал Мухамед, вкладывая часы в ее безвольную руку. – Ты когда-то их потеряла. Они нашлись. Один из моих гостей принес. Я хотел отдать их Арифу, чтобы он порадовал тебя, но вижу, что вы уже не помиритесь. А жаль.

– И мне жаль… – Она застегнула часы на запястье, посмотрела на них. – Стоят. Ну, конечно. Уже год прошел.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты плохо о нас вспоминала, – Мухамед проводил ее до дверей, спросил: – Может, все-таки подвезти?

– Не стоит, – она уже стояла на лестничной площадке и с тревогой смотрела вслед Сашке, который сбегал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. – А насчет воспоминаний не переживай. Воспоминания у меня самые лучшие. Спасибо за часы.

И пошла вниз по лестнице, балансируя тяжелой сумкой, которая то и дело била ее по ногам.

– Я вас попрошу говорить по-русски, – предупредил Мухамеда следователь.

– Конечно, – тот, казалось, очень волновался. – Он ничего не признал?

– Утверждает, что не знает Фатиху.

– Дурак! Простите… – Мухамед сжал руки в кулаки, пояснил: – Мне так обидно за девушку!

– Вы уверены, что не ошибаетесь? Она действительно была его любовницей?

– Ну, если вы его в такой форме спрашивали, то он, конечно, ни в чем не признался, – вздохнул Мухамед. – У него своя гордость. И он не хочет позорить свою жену.

Когда в дверях показался Ибрагим, Мухамед весь поджался, резко повернулся к нему. Их взгляды встретились. Глаза Ибрагима ничего не выражали. Во взгляде Мухамеда был вопрос. Он подождал, когда разрешат говорить, и спросил:

– Почему ты отрицаешь, что знал Фатиху?

Ибрагим молчал.

– Как ты с ней поступил? – продолжал Мухамед. – Чего теперь стыдишься? Знаешь, что с ней случилось? Все было на моих глазах.

Ибрагим быстро сказал что-то по-арабски, следователь предупредил:

– Если не будете говорить по-русски, его отведут обратно.

– Он только сказал, что не хочет говорить с вами об этом, – перевел Мухамед.

– И все же придется. Так вы признаете, что знали эту девушку?

– Да, – мрачно ответил Ибрагим.

– Почему раньше молчали?

– Я не обязан это рассказывать. Это мое дело.

– Вот именно, ваше. – Следователь предложил Мухамеду сигарету, тот взял, но курить не стал – смотрел на Ибрагима, не отрываясь.

– При чем тут девушка? – спросил Ибрагим.

– Наконец-то вы разговорились. Ну будете теперь со мной говорить, или нужно, чтобы вас об этом просил соотечественник?

– Буду говорить.

– Тогда вы можете идти, – обратился следователь к Мухамеду. – Спасибо, что пришли.

– Вам спасибо, – тот положил незажженную сигарету на стол, в последний раз посмотрел на Ибрагима, посоветовал: – Рассказывай правду. Не позорь нас. Мы тебе прощали, пока ты у нас воровал. Но убийства тебе никто не простит. И Фатиху не простят.

С этими словами он вышел. Ибрагим проводил его отсутствующим взглядом, потом посмотрел на следователя:

– Спрашивайте.

– Ну, прогресс, – заметил тот. – Значит, девушку ты знал?

– Да.

– Как давно?

– Несколько лет.

– Какие у вас были отношения?

Молчание.

– Я тебя спрашиваю.

– Почему вы меня опять на «ты» называете?

– Хочешь, могу на «вы», – согласился следователь. – Только какая разница?

– А, как хотите… – устало проронил тот. – Хорошие были отношения.

– Она была твоей любовницей?

– Да.

– Как часто вы виделись?

– Очень редко.

– В Сирии встречались?

– Никогда.

– Почему?

– Сами знаете. У меня там семья, – с ненавистью ответил Ибрагим.

– Это я знаю. Она приехала в Москву ради тебя?

– Да.

– Вы условились, что встретитесь в Москве?

– Да.

– Когда вы встретились?

– Число не помню.

– А о чем говорили – помнишь?

– Нет.

– Вы обсуждали какие-то важные вещи, верно?

– Ну, да.

– О чем же вы говорили?

– О нас. – Ибрагим чуть зубами не заскрипел. – Хватит, может?

– Я только начал.

– А при чем тут девушка?

– При том, что я хочу знать, о чем вы договорились в первую свою встречу с ней и куда отправились вечером десятого июля.

– А… – протянул тот. – Ясно.

– А ясно, так рассказывай.

– Мне нужны были деньги. Я просил ее достать. Я тогда уже не работал, – монотонно заговорил Ибрагим. – Она не могла помочь. Тогда я решил достать денег сам. Пошел на склад, залез в окно, забрал деньги, а его убил.

– Ты мне что рассказываешь?

– Правду.

– Когда ты все это сделал? – в ужасе спросил следователь.

– А я не помню. У меня с числами плохо.

– День недели какой был? Какая неделя?

– Прошлая. А день, кажется, – среда.

– Среда? – Следователь даже не стал смотреть в бумаги. Он и так прекрасно помнил, что продавец на первом складе был убит пятого июля, в среду.