Тот моментально выскочил из кабинета, и Макс махнул рукой, чтобы все остальные тоже вышли. Комната моментально опустела, как ветром всех сдуло.

Ну и дисциплину он тут навел, — мелькнуло у меня в голове. Мне бы такую в мой офис в Голландии!

— Ксюшенька! Солнышко! Дьявол, я чуть с ума не сошел, когда тебя у плиты этой на полу увидел! Как ты себя чувствуешь?

Макс присел рядом на диван и взял мою руку в свои ладони. Посмотрел пристально мне в глаза, и я вспомнила, что когда-то, совсем еще недавно, не могла выносить его прямого взгляда. А сейчас уже могла… Все так стремительно поменялось за эту мою неделю в Москве. Или это были две недели? Время совершенно спуталось в моей голове.

— Нормально чувствую, — кивнула я, слегка сжав его пальцы.

— Я очень хочу тебя поцеловать… Но я должен срочно бежать дальше. Уже и так столько времени упущено… Сейчас допиваешь свой чай, и тебя отвезут в мою квартиру. Держи ключи. Пароль от охраны: «Симферополь». Скажешь шоферу, что тебе надо. Не знаю… вещи какие-то, косметика, одежда, еда… Заедете вместе и все купите, или пошли его одного… как захочешь, короче, он полностью в твоем распоряжении. Я дам вам одного человека из охраны, но, думаю, он вам не пригодится. Уже нет никакой необходимости. И жди меня на квартире. Я все сделаю — и сразу же к тебе. А ты пока выздоравливай.

Макс чмокнул меня в лоб и поднялся с дивана.

— А! Чуть не забыл. — Залез в карман и вынул из кошелька пачку денег. — Держи. Купи все, что нужно.

И комната опять опустела.

Я осталась сидеть на диване с чашкой чая в руке, ошарашенно глядя на закрывшуюся за ним дверь, все еще не в состоянии осознать свое чудесное спасение.

* * *

Не прошло и пары минут после того, как Макс вышел из комнаты, и ко мне сразу же вернулась головная боль.

Боль не покидала меня, давя на виски и вызывая тошноту и головокружение, и когда меня вели по коридорам офиса куда-то вниз, и на кожаном удобном кресле шикарной машины, на которой меня повезли к Максу, и в самой квартире, где я, даже не раздевшись, немедленно забралась в огромную кровать и заснула мертвым сном.

Когда я проснулась, за окнами уже стемнело. В квартире никого не было (шофера с охранником я отпустила еще перед тем, как лечь спать), и мне стало внезапно очень холодно и одиноко.

Не сразу обнаружив кухню в этом странном, нелогичном, явно с постперестроечным размахом перестроенном из пары-тройки квартир жилище, я с трудом добилась от навороченной кофеварки чашечки ароматного напитка и закурила. Единственной моей покупкой, совершенной по дороге из офиса, была пачка сигарет.

Кажется, мою нервную систему окончательно подорвали события последних суток, и контакт с окружающим меня миром был какой-то слабый и крайне неэмоциональный.

Я вспомнила, что больше суток уже ничего не ела, и поплелась к холодильнику. Похоже, Макс не сильно утруждал себя готовкой. Если не считать приличных запасов бутылочного пива, льда, замороженной пачки пельменей и трех совершенно сгнивших помидоров, то огромный холодильник оказался абослютно пуст. На полу у помойного ведра стояли четыре пустые бутылки из-под виски. В мойке — с пяток грязных кофейных чашек.

Сварить пельменей? Господи, опять эти пельмени! Что у Гриши, что у всех остальных, включая вроде бы не обиженного финансами Макса, в холодильнике не водилось ничего более стоящего. Открыла наобум несколько шкафчиков — кастрюли нигде не попалось. Ну не попалось — значит, и не надо! От слабости и лени есть тотчас перехотелось. Голод — это мысль, вспомнила я. Человек вполне может обходиться без еды… Сколько? Около сорока суток? А если он при этом пьет кофе с сахаром? Сахар — это же мощнейший источник энергии. А продвинутые йоги вообще со временем переходят на солнечную энергию, как батарейки… Надо заменить мысль о голоде на любую другую. Обмануть вечно о чем-то беспокоящийся ум. Неужели после такого приключения мне не о чем больше подумать, кроме как о мещанской традиции питаться три раза в день? Наверное, я просто еще находилась в состоянии шока, раз забыла, что у меня есть волнения посерьезнее пельменей.

Найдя в квартире телефон, я набрала мамин номер.

— Алло! — услышала я ее, как обычно, бодрый голос.

— Мамуль!

— Господи! Ксения! Ну, можно так пропадать?! Ты уже четыре дня не звонила! Где ты? Твой телефон не отвечает!

— Мамуль… — я внезапно почувствовала, что страшно устала и не могу говорить своим нормальным голосом. — Я же говорила… Я с Максимом. У него дома. А телефон… У меня не было с собой зарядки, и он просто разрядился. Бывает… У тебя все хорошо?

У мамы было все хорошо. Она ходила на работу, жаловалась, что почти не видела меня в мой приезд, сообщала, что Машка звонила из Испании несколько раз и у нее тоже все в порядке, ругала меня за то, что так не пропадают и хотя бы изредка звонят матери, она же волнуется…

— Когда ты, наконец, появишься?

— Не знаю… Завтра… Мамуль, я тебя очень люблю! — Мой голос скрипел и дрожал, как расстроенное пианино.

Господи! Опять эти слезы! И когда они уже кончатся?! И сколько их вообще в человеке?!

— Угу… Завтра, мамуль, точно! Ты во сколько вечером будешь дома? Угу, с ума я сошла… Да… Конечно, я забыла, что завтра суббота, и ты не работаешь. Да… Ну вот с утра, значит, и приеду. Ключей у меня нету. Есть?! А, ну да. Я забыла. Есть, конечно. Хотя я их, кажется, потеряла… Да, я еще позвоню завтра… Мамулечка, я так рада, что у тебя все хорошо! Нет… Конечно, у тебя всегда все хорошо, это я так просто… Не знаю, почему вдруг сказала. Да. И я тоже. И тоже тебя люблю и соскучилась. Да нет, нормальный у меня голос… Да точно, нормальный! Я, наверное, слегка простыла. До завтра.

Господи! Неужели все это и вправду закончилось?! И завтра я, как нормальный человек, смогу приехать домой, туда, где лежит мой чемодан с моей чистой красивой одеждой, где стоит на тумбочке брошенный, оставленный мной пылиться в одиночестве мой родной компьютер, где на кухне моя мама вечно жарит и варит с утра какие-то свои невообразимые голубцы?! Неужели я опять заживу нормальной жизнью, и все, что было, уйдет в прошлое? Такое вообще возможно? Как люди возвращаются к обычной жизни после страшнейших катастроф? Потрясений? Войн, наконец?!

Хотелось еще кому-то позвонить и прокричать в трубку, что у меня все нормально, что я жива, и весь этот ужас закончился. Но я не смогла вспомнить ни одного московского номера. Да и кому, в общем-то, я собиралась звонить? Денисову? Грише? Селиверстовым? Папа, наверное, был еще на Алтае. Да и смогла бы я скрыть от него свои приключения? И что бы он сказал, если бы узнал хоть малую толику случившегося?

Не придумав ничего лучше, я набрала домашний номер моей амстердамской бухгалтерши.

— Как погода в Москве? Не знаю. Кажется, было очень душно последнее время… А в Амстердаме? Идут дожди? Да… Москва? Ну так… Не знаю, понравилась ли… Нет… В Большом театре не была. Как-то не сложилось с Большим театром. Не было времени… Как дела в офисе? Сломался кофейный аппарат? Починим. Да? Уже вызывали мастера, а он не пришел? У Саскии случился насморк, и она пропустила аж два рабочих дня? И на работе тотчас начался без нее ужасный завал? Пройдет. Да, по итогам квартала можно рассчитывать на легкую премию… Не знаю, когда приеду. Не помню, на какой день у меня билет. Голос? Нормальный. Наверное, чуть простыла просто. Отчет почитаю. Да, можно его сбросить по электронной почте. Целую. Пока.