Добавив пару стрел в кучу-малу, Олег покинул место несостоявшейся битвы. Сразу словно занавес опустился — повалил снег. Сухов ему обрадовался.

И тут, плохо различимый за белыми хлопьями, подлетел разбойничек на сивом коне. Стрела была пущена в упор и ударила с такой силой, что Олег едва удержался в седле, а гранёный наконечник и куяк пробил, и шубу, ударив в грудь, как кулаком со всего размаху бьют.

Разбойник подскакал по инерции, уверенный, что поразил путника, и слетел с седла, заработав удар саблей.

Проехав ещё с версту, Сухов свернул в лес, надеясь, что снегопад помешает лиходеям заметить то место, откуда он сошёл с тропы, а после и вовсе заметёт следы.

Обломав торчащую из груди стрелу, Олег раскачал и вытянул затрявший в куяке наконечник. А потом нащупал на груди монету со вмятиной — спас его оберег, принял на себя удар смертоносного жала. Дай Бог, и крестик спасёт Дану — недолго язычникам вековать у князей и посадников под боком.

Савраска шагом уходил в лес. Лес стоял густой, молчаливый, только кроны угрюмо шумели вверху, как зонтики задерживая снег. Дело шло к вечеру, начинало темнеть.

Предстоявшая ночёвка не слишком пугала Олега. Разгрёб яму в снегу, запалил костёр, завернулся в шубу, да и спи себе. Кони будут терпеливо стоять до утра, тискаясь поближе к огню. В лесу под снегом лошадям не наскрести травы, поэтому надо будет им торбы навесить с зерном. Разбойнички тоже не вызывали страха. Даже если у них и сохранится желание найти Сухова, чтобы поквитаться, осуществить хотение можно будет не раньше утра. А ночью подкрасться к костру… Нет, это идея неосуществимая — степные лошади почти что дикие, у них нюх получше, чем у собаки. Вражину или хищника учуят сразу и дадут знать хозяину.

Запалив нодью, он пристроился к костру поближе, да так и уснул, с сожалением вспоминая горенку в безымянной деревушке, разошедшейся с миром. Зато утром не шибко хотелось поваляться — не то ложе.

Буланые и саврасый, сивый и бурый рады были пути — отдохнув, отъевшись, кони набрались сил и еле сдерживались перед тем, как их растратить в долгой дороге. Впрочем, путь лежал недалёк — на юг, до реки Тверцы, а по ней до Нового Торга — до Торжка. А там будь что будет…

Торжок горел. Окружив город по обычаю крепким забором, ордынцы неделю подряд обстреливали Новый Торг то валунами, коих вокруг имелось великое множество, то ворохами пакли, смоченной в жиру и дававшей чадящее пламя, раздувавшееся в полёте.

Пороки били и били: банг, банг, банг. Каменные ядра, хитро обтёсанные, летели, кувыркаясь и подвывая, зажигательные снаряды неслись кометами.

Монгольские юрты стояли напротив всех шести ворот Нового Торга, но никто не шёл на приступ. Батый словно ждал, когда же у горожан кончится терпение, и они сдадут крепость сами. Терпение, возможно, и кончилось давно, зато страх вырос — никто за стенами Торжка не ждал милости, понимали — не тот случай. Открой монголам ворота или дожидайся, пока они их вышибут, без разницы. Всё одно истребят. Всех, кто не спрятался. От мала до велика.

Выехав на пригорок, Олег внимательно осмотрелся, но мало что понял. То ли это хитрая стратегия такая, то ли неумная тактика… Непонятно.

С самого начала было известно, что войны с Новгородом не будет, на этот счёт вроде бы имелась договорённость самого великого хана Угедэя с правящей верхушкой республики — и архиепископ, и посадник,[160] и тысяцкий согласны были пойти на союз с Ордой. Видел в том смысл и юный князь Александр Ярославич, всячески поддерживаемый отцом, первым из всего княжья получившим ярлык.

Тогда почему Батый с Субэдэем продолжали войну по-старому — переходили границу и разоряли крепость? Выходило так, что для них Угедэй не указ? Скорее всего, дело объяснялось проще — монгольская кавалерия страдала от бескормицы, а Торжок был буквально набит зерном, которое шло на продажу в Новгород. По сути, Торжок был для новгородцев теми самыми закромами родины, полными понизовского, то есть на юге выращенного, жита. И ахиллесовой пятой республики. Недаром князья владимирские, когда прижать хотели Новгород, брали Торжок в осаду, не пропуская хлебные обозы к Волхову, — и новгородцы сдавались, не желая с голодухи пухнуть.

А тут, видать, сам Торжок стал в позу — не поддержали правители Нового Торга мирные инициативы князя новгородского, не пустили монголов к зернохранилищам. Вот Бату и взбесился. Не потому ли и приступ идёт не обычным порядком? Нукеры будто бы и не собираются штурмовать город — Торжок просто наказывают. Хан даёт понять, кто на Руси хозяин, и демонстрирует, как, в случае неповиновения, поступит Орда — железной рукой задавит всякое сопротивление. Метод меча и пряника.

Сухов объехал вокруг частокола полгорода, изредка встречая знакомых тургаудов, пока не заметил белый шатёр Бату-хана. Последние вёрсты пути к Торжку Олег одолел на буланом, вот его-то он и подбодрил пятками, предлагая коню живее перебирать ногами. Буланый подчинился, и вскоре Сухов оказался в пределах орьги — ханской ставки.

Бравые кешиктены тут же бросились навстречу, красноречиво обнажая сабли, но Олег мигом выхватил золотую пайцзу и крикнул:

— Внимание и повиновение! Я послан Бурундаем с поручением к самому хану Бату!

Гвардейцы с почтением закружились вокруг, поглядывая то на пайцзу, то на Олега.

Долгих церемоний очищения проводить не пришлось — хан находился не в юрте, он проезжал мимо и первым заметил Сухова. Подъехав поближе, Бату остановился, уперев руку в бок. За его спиной словно прятался Субэдэй.

Олег спрыгнул наземь и, ни слова не говоря, отвязал баксон-посылку. Поднеся его к ногам белого коня, на котором восседал хан, он поклонился, развязал баксон и вытащил за волосы голову Юрия Всеволодовича.

— Бурундай шлёт тебе голову врага твоего, великого князя владимирского, — громко проговорил Сухов, — и сообщает, что войско князя разбито!

Довольная усмешка растянула губы Бату-хана и смежила его веки в щёлки. Субэдэй и вовсе оскалился в радости.

— Ты принёс мне хорошую весть, багатур, — сказал хан, — и будешь награждён.

— Благодарю, ослепительный, — поклонился Олег.

— Скоро ли прибудет Бурундай? — поинтересовался Субэдэй.

— Скоро, непобедимый. Через два-три дня тумен будет здесь.

— Отлично! Ступай, отдохни, багатур.

А багатуру только этого и надобно было — напряжение последних дней сковало тело усталостью.

Сухов, не садясь уже верхом, пешком добрёл до становища. Привязал коней к деревьям, щедро натрусил им сена, расседлал, протёр, а все перемётные сумы снял и уложил поближе, подгрёб под себя — целее будут. И заснул, как умер.