И тогда я решил возвращаться. Во вселенной, созданной духом и уходящей в дух, состоящей из сумасшедшего числа Эфирных Островов, уйти или возвратиться можно было куда угодно и сколько угодно. Пространства и величины ничего не значили. Времени всегда было навалом и еще небольшая вечность. Наша любовь строилась по челночному методу. Дороги уходов от Элеоноры и возвращений к ней были беспечно бесконечны. А когда все завершалось, то зарождался в каком-нибудь уголке глухого мироздания некий зуд самококопания, постепенно трансформирующегося в самоедство. И происходило безысходное саморазвитие внутрь той самой единственной штуки, которая была во веки веков неповторима. Что и приводило к самопознанию. Отсюда всего шаг был к самолюбию, сделав который, ты оказывался в самолюбовании. И уже супруга Элеонора не казалась тебе красивой, а представлялась ведьмой, и хотелось предать ее самосуду через самосожжение. В небе летали самолеты, а тебе до тоски зеленой хотелось детского самодельного самоката с шарикоподшипниками вместо колес. Но кто-то делал эти гремучие самокаты для других мальчишек, а тебе никто так и не сделал оного, и с этим связано было твое стариковское самобичевание: жизнь прожита зря, без райских радостей! Но несмотря на такую абсолютную безнадежность, старость яростно отрицала самоубийство.

Итак, непонятная жизнь внезапно утеряла детство, в котором не было самоката на колесиках из стальных подшипников. Затем был полуденный сон в тени дерева гинкго, на берегу озера, овеваемый прохладным ветром, и прилетел в этот светлый сон печальный архангел, сошедший с креста, и тихим голосом поведал мне историю о том, как был он отправлен на Землю.

— В некотором царстве, в некотором государстве я был рожден от женщины Марии. Среди современников своих я осуществился пророком и видел то, что было прежде меня, и помнил о том, что было после меня, поэтому терпкая космическая грусть жила во мне изначально. До тридцати лет я таился от всех, прежде всего от братьев своих, и не пророчествовал, а потом явилось повеление свыше, и пришлось мне выйти из укрытия. Тут меня начали убивать, — самыми первыми попытались родные братья, потом двоюродные, троюродные и названые, также братья по крови, по духу, братья по разуму, по перу, по вере и так далее. И вот я только что, всего две тысячи лет тому назад, сошел с креста, поставленного на Голгофе, и явился перед тобой. Поэтому тебя святой старец Власий Боровский и назвал явленным. Зачем ты столь грустно призывал меня? Твоя грусть совпадала по амплитуде с моею, и я не мог не откликнуться на твой зов.

— Был канун Пасхи, Страстная пятница, апреля 22-го, 2011 года. Мог ли ты сказать, Господи Боже мой, что Слово и Дело, за которые тебя прибили на Крест и вздернули в небо, восторжествовали в дни Мары на Земле?

— Ты же знал ответ.

— Но я забыл. Это же было до ВПВП.

— Поэтому твой вопрос был бессмысленным. Ответ на него, без всякого значения, остался на дне Аквамаринии, на глубине 8000 метров под водой.

— И все же, Господи, — апреля двадцать второго числа две тысячи одиннадцатого года, измерения Мары, я задавал тебе самый грустный и тревожный вопрос, бессмысленный, как черная дыра во вселенной. В одной штуке человеческой цивилизации на растаявшей в слепом пространстве космоса крохотной планетке Земля — успело ли человечество Мары хоть на мгновение побывать счастливым в Царствие Твоем, во Славу Твою, Иисусе?

— Если ты забыл, что тебе ответили тогда, то теперь я повторил тебе снова. Я лежал в посмертных пеленах, накрытый плащаницею, на каменном ложе и видел сон. Во сне стало мне до конца понятно, зачем Отец наш посылал меня на Землю. Но, как это бывает во сне, полная ясность в нем вдруг мгновенно угасла и улетучилась, когда я проснулся. А пробудился я оттого, что надо мною возвышалось, стоя рядом, огнеликое существо. Ангел Божий пристально смотрел на меня. Другой такой же Ангел отваливал от входа громадный запорный камень. Значит, они попали в мой гроб не через вход. Они, не прикасаясь, освободили меня от посмертных пелен и подвели к зеву пещеры. Один из Них сказал мне: «Ты не успел сделать того, с чем тебя посылали на землю, потому что тебя убили. Теперь будь безсмертным и продолжай твое дело. Иди и трудись». С тем я и вышел из пещеры снова в жизнь — и тружусь по сей день. Нет, дело мое еще не завершено.

— А Конец Света 2012 года, о чем пророчили все кому не лень, состоялся ли, Господи?

— Никто ничего не заметил.

— Как понимать Тебя, Господи?

— Это происходило как во сне. Было страшно, словно в кошмаре Апокалипсиса, но когда пробудились, оказалось, что ничего страшного не произошло.

— Почему?

— Кому ты задаешь свои вопросы?

— Тебе, Господи.

— Кто тебе отвечает на них?

— Ты, Господи.

— Где мы с тобой находимся?

— Того не знаю, Господи.

— Где ты находился, когда видел сон Апокалипсиса, и где оказался, когда очнулся от сна?

— Не знаю я.

— И я всего этого не знаю. Поэтому больше не спрашивал бы ты у меня о началах и концах. Не было Начала Света, не бывать Концу.

О болезненном бессилии слов, включая и слова самой жаркой молитвы, при которой кровь струится по лицу вместо пота, мне поведал мой пращур Андрей Первозванный, который возлежал в траве вместе с двумя другими учениками Иисуса. Учитель попросил их бодрствовать в ночи, побыть рядом, поддерживая Его слабеющий дух, пока Он молится. Он молил Отца Своего, чтобы днесь была пронесена мимо Него чаша лютой смерти. «Впрочем, воля Твоя», — говорил Иисус после каждого моления о чаше, и оглядывался, и видел, что в сонных душных травах спят его самые близкие ученики, и даже могучий, молчаливый и терпеливый Андрей дремлет, прислонившись спиною к стволу старой корявой оливы, уронив на грудь лобастую, с тугими черными кудрями, мужественную голову.

Впоследствии, в скифских степях Мангышлака, по дороге в Русию, одинокий Андрей, оторвавшийся от церковной общины, ревниво возлелеянной братом Петром, — Андрей Первозванный, воистину Апостол Первый, проходил берегом Каспийского моря мимо залива Актау. Он увидел дряхлого, белого как лунь старца, сидевшего среди шатких ковылей и горькой полыни на земле, глядя себе в колени. Не сразу поднял голову белый старец, когда Андрей подошел к нему и опустился рядом, сев на корточки. А когда старец поднял голову — то в его глазах была такая мерцающая звездная сила прозорливости, которая позволила ему разговаривать с Первым Апостолом Христа без всяких слов — лишь разумной силою взгляда.

— Это ты принес в Степь-Арку благую весть о пророке Исе, который хотел спасти погибающий мир человеков с помощью кроткой Любви?

— Другого способа спасти мир — нет. Или ты знаешь другой, старик?

— Нет, не знаю. Потому и ушел от людей в соленые такыры, и нынче или завтра, считай, я закончил свои бесплодные дни на земле. А кроткая любовь Исы, какою бы великой силой ни обладала, не могла устоять перед железным лезвием ума и огненной ярости человеческой.