Она взяла у Верлена письма и снова перебрала их, перечитывая так внимательно, как будто хотела запомнить до последней строчки. Затем сунула их в карман.

— Нужно соблюдать чрезвычайную осторожность, — сказала она. — Главное, что письма и тайны, о которых в них говорится, у нас, то есть далеко от нефилимов. Вы уверены, что Персиваль их не видел?

— Вы и Эванджелина — единственные люди, которые читали их, но я показал ему еще кое-что, о чем очень сожалею, — сказал Верлен, вынимая из сумки архитектурные чертежи.

Габриэлла взяла чертежи и тщательно изучила их. Ее лицо помрачнело.

— Это очень плохо, — наконец сказала она. — Это выдает нас. Когда он смотрел эти бумаги, он понял их значение?

— По-моему, они не показались ему достойными внимания.

— Тогда хорошо, — слегка улыбнулась Габриэлла. — Персиваль ошибся. Надо ехать сейчас же, пока он не начал осознавать, что вы нашли.

— А правда, что же я нашел? — спросил Верлен.

Ему не терпелось понять значение чертежей и золотой печати в центре.

Габриэлла положила бумаги на стол и прижала ладонями.

— Это инструкции, — сказала она. — Печать означает место. Если вы обратили внимание, она находится в центре часовни Поклонения.

— Но почему? — спросил Верлен, в сотый раз рассматривая печать.

Габриэлла скользнула в черное шелковое пальто и направилась к двери.

— Едемте со мной в монастырь Сент-Роуз, и я вам все объясню.

Пятая авеню, Верхний Ист-Сайд,

Нью-Йорк

Персиваль ждал в лобби, темные очки защищали его глаза от невыносимо яркого утра. Его мысли были полностью поглощены возникшей ситуацией, которая неожиданно стала еще более загадочной от причастности к ней Габриэллы Леви-Франш Валко. Ее присутствия возле квартиры Верлена было достаточно, чтобы доказать — они наткнулись на что-то очень важное. Надо было отправляться немедленно, чтобы не потерять след Верлена.

Перед домом остановился черный «мерседес». Персиваль узнал гибборимов, которых Оттерли послала сегодня утром убить Верлена. Они сидели, сгорбившись, тупые, не задающие вопросов, не имеющие мозгов или любопытства, чтобы усомниться в превосходстве Персиваля и Оттерли. Ему была отвратительна сама мысль о поездке в компании этих существ — безусловно, Оттерли не ждала, что он согласится на это. Работая с низшими формами жизни, он никогда бы не переступил определенной черты.

Оттерли были неведомы подобные колебания. Она выпорхнула с заднего сиденья, невозмутимая, как всегда. Длинные светлые волосы собраны в гладкий узел, лыжная куртка из стриженого меха застегнута до самого подбородка, щеки разрумянились от холода. К огромному облегчению Персиваля, она сказала гибборимам несколько слов, и «мерседес» умчался. Только после этого Персиваль вышел на улицу, чтобы второй раз за утро поприветствовать сестру, к счастью, в менее компрометирующем положении, чем до этого.

— Придется взять мою машину, — сказала Оттерли. — Габриэлла Леви-Франш Валко заметила «мерседес» возле дома Верлена.

— Ты ее видела? — смутился он.

— По-моему, она дала номерные знаки каждому ангелологу в Нью-Йорке, — ответила Оттерли. — Надо взять «ягуар». Я не хочу рисковать.

— А что амбалы?

Оттерли улыбнулась. Она тоже не любила работать с гибборимами, но никогда не опускалась до того, чтобы это показывать.

— Я отправила их вперед. Им нужно перекрыть определенный район. Если они найдут Габриэллу, им приказано захватить ее.

— Я очень сомневаюсь, что им удастся ее поймать, — сказал Персиваль.

Оттерли бросила ключи от машины швейцару, и тот ушел, чтобы пригнать автомобиль из гаража за углом. Стоя у обочины на Пятой авеню, Персиваль едва мог дышать. Вдыхать холодный воздух было очень больно, и он почувствовал слабое облегчение, когда перед ними остановился белый «ягуар», изрыгая бензиновые выхлопы. Оттерли скользнула на водительское место и подождала, пока Персиваль, чье тело болело от малейшего неосторожного движения, аккуратно опустится на кожаное пассажирское сиденье, хрипя и задыхаясь. Гниющие остатки крыльев прижались к спине, когда он пристегнул ремень безопасности. Персиваль с трудом сдержался, чтобы не закричать от боли, когда Оттерли выжала сцепление и резко тронулась с места.

Пока она двигалась к Уэст-Сайд-хайвей, Персиваль включил печку на полную мощность, надеясь, что теплым воздухом дышать будет легче. На светофоре сестра обернулась и, прищурившись, посмотрела на него. Она не знала, что делать со слабым, борющимся за жизнь существом, которое когда-то являло собой будущее семьи Григори.

Персиваль достал из бардачка пистолет, убедился, что он заряжен, и сунул его во внутренний карман пальто. Оружие было тяжелым и холодным. Проводя по нему пальцами, он подумал: интересно, каково это — приставить его к голове Габриэллы, прижать к нежному виску, чтобы напугать ее. Неважно, что было в прошлом, неважно, сколько времени он мечтал о Габриэлле, — он не позволит ей вмешиваться. На сей раз он сам убьет ее.

Мост Таппан Зи, северная автострада 1–87,

Нью-Йорк

Подвывая старинным мотором и трясясь из-за низкой посадки, «порше» продвигался вперед. Несмотря на шум, ехали спокойно. Верлен разглядывал Габриэллу в водительском кресле. Ее рука опиралась о дверцу. Казалось, Габриэлла планирует ограбить банк — так сосредоточена, серьезна и осторожна она была. Она представлялась ему необычайно закрытым человеком, женщиной, которая говорит не больше, чем необходимо. Хотя Верлен настоятельно требовал у нее информации, прошло время, прежде чем она доверила ему свои мысли.

По его настоянию во время поездки они говорили о ее работе — ее истории и целях, о том, как Эбигейл Рокфеллер стала принимать в ней участие и как Габриэлла провела жизнь, посвятив себя ангелологии. Постепенно Верлен начал понимать, какая опасность ему грозила. Их взаимная симпатия росла с каждой минутой, и когда они доехали до моста, они уже прекрасно понимали друг друга.

Сверху открывался простор реки. Льдины цеплялись за снежные берега. Верлен глядел на расстилавшийся пейзаж, и ему казалось, что земля раскололась, открыв огромную и глубокую рану. Солнце освещало Гудзон, и вода сверкала, словно жидкое золото.

Полосы автострады были пусты по сравнению с переполненными дорогами Манхэттена. Переехав через мост, Габриэлла прибавила скорость. «Порше», казалось, утомился, двигатель ревел так, словно собирался взорваться. Желудок Верлена болел от голода, глаза покраснели от усталости. Взглянув в зеркало заднего обзора, он, к своему удивлению, заметил, что похож на только что выбравшегося из драки — глаза налились кровью, волосы растрепаны. Габриэлла помогла ему перевязать рану, обернув бинт вокруг руки так, что повязка напоминала боксерскую перчатку. В принципе, это соответствовало ситуации — последние сутки превратили его в растерзанного, избитого и раненого человека.