Ардери быстро сказала:

— Не думаете же вы, сержант, что мы проглядели бы отпечатки шин. Потому что если машина на самом деле проехала по лугу…

— Не машина, — перебила Хейверс. — Мотоциклет. Две шины, а не четыре. Легче автомобиля. Меньше вероятности оставить след. Легче маневрировать, легче спрятать.

Линли не торопился принять предложенный сценарий.

— Мотоциклист, который затем выкурил шесть или восемь сигарет, чтобы отметить свое место у коттеджа? Как это возможно, сержант? Что это за убийца, который оставляет визитную карточку?

— Убийца, который не рассчитывает быть пойманным.

— Но любой человек, хоть немного знакомый с криминалистикой, знает о том, как важно не оставить после себя улик, — сказал Линли. — Любых улик. Любого рода.

— Верно. И значит, мы ищем убийцу, который по глупости решил, что это убийство вовсе не будет похоже на убийство. Мы ищем убийцу, который прежде всего думал о конечном результате: смерти Флеминга. Ищем убийцу, который полагал, что этот коттедж, набитый старинной деревянной рухлядью, будь она неладна, инспектор, вспыхнет, как факел, если дать сигарете в кресле немного погореть. По его понятию, следов не осталось бы. Ни окурка, ни спичек, ничего, кроме фундамента.

Болельщики крикетного матча разразились криками. Детективы повернулись на шум. Бэтсмен ударил по мячу и бежал к следующей группе калиток. Боулер кричал. Игрок, охраняющий калитку, в досаде швырял на землю перчатку. Видимо, кто-то забыл главное правило крикета: пытайся поймать несмотря ни на что.

—Нам надо поговорить с этим парнем, инспектор, — сказала Хейверс. — Вы хотели улик. Инспектор нас ими обеспечила. Окурки…

— Которые еще нужно идентифицировать.

— Волокна ткани, запачканные маслом.

— Которые надо проверить на хроматографе.

— Отпечатки обуви, которые уже идентифицировали. Подошва ботинка с характерным узором. И теперь это. — Она указала на плющ, который он держал. — Чего еще вам нужно?

Линли не ответил. Он знал, как отнесется к его ответу Хейверс. Указанного было не то что меньше, чем он желал бы, его было больше, гораздо больше.

Инспектор Ардери все еще смотрела на то место возле сержанта Хейверс, где округлой кляксой растеклось масляное пятно. На лице ее застыла досада. Она тихо сказала, обращаясь, похоже, к себе самой:

— Я же велела им искать отпечатки. Мы еще не знали про масло на волокнах.

— Не важно, — сказал Линли.

— Нет, важно. Если бы вы не настояли…

Хейверс взглядом спросила у Линли, не «испариться» ли ей опять. Линли поднял руку, призывая ее остаться на месте, и сказал:

— Вы не могли предвидеть улики.

— Это моя работа.

— Масло может ничего не значить. Оно может оказаться не таким, как на волокнах.

— Проклятье, — сказала Ардери, снова обращаясь скорее к себе, чем к ним.

Почти минуту она наблюдала за ходом крикетного матча, прежде чем ее лицо вновь приняло выражение профессионального бесстрастия.

— Когда все это закончится, — с улыбкой произнес Линли, вновь встретившись с ней взглядом, — я попрошу сержанта Хейверс поделиться с вами наиболее интересными из моих ошибочных суждений в ходе этой работы.

Ардери чуть вскинула голову, ответ ее прозвучал холодно:

— Мы все совершаем ошибки, инспектор. Я предпочитаю учиться на своих. Подобное больше не повторится.

Она пошла прочь, к автостоянке, бросив на ходу:

— Вы желаете еще что-то осмотреть в деревине?, — но не остановившись, чтобы услышать ответ.

Хейверс взяла из рук начальника ус плюща, упаковала отдельные листья.

— К вопросу об ошибочных суждениях, — многозначительно проговорила она и пошла вслед за Ардери к стоянке.

Залив кипятком чайные пакетики, Джинни Купер наблюдала, как они всплывают, словно буйки, потом помешала в чайнике ложкой и закрыла его. Для дневного чаепития она нарочно взяла этот сервиз — чайник в виде кролика, чашки-морковки и блюдца-салатные листья. Она всегда брала этот чайник, когда дети болели, чтобы подбодрить их и отвлечь от больного уха или разладившегося желудка.

Джинни поставила чайник на кухонный стол, с которого до этого убрала старую красную клеенку, заменив ее зеленой хлопчатобумажной скатертью с узором из фиалок. На скатерти уже были расставлены остальные предметы из сервиза: тарелки в форме салатных листьев и молочник и сахарница тоже в виде крольчат. В центре она поместила блюдо с изображением кроличьей семьи, на котором разложила сэндвичи с ливерной пастой, перемежавшиеся простыми бутербродами с маслом — корочки с хлеба были срезаны, — и окружила все это булочками с заварным кремом.

Стэн и Шэрон сидели в гостиной. Стэн смотрел по телевизору фильм о муренах, а Шэрон склонилась над своей тетрадью наблюдений за птицами и разноцветными карандашами заполняла в ней графы, относящиеся к чайке, которую зарисовала накануне днем во время прогулки с братьями. Очки у девочки сползли на кончик носа, отчего она шумно сопела, словно при сильной простуде.

— Чай готов, — объявила Джинни. — Шэр, сходи за Джимми.

Девочка подняла голову и шмыгнула носом. Тыльной стороной ладони она вернула очки на место и сказала:

— Он не пойдет.

— Откуда ты знаешь? Сейчас же сходи за ним. Джимми провел день у себя в комнате. Утром, примерно в половине двенадцатого, он хотел уйти. Спустился на кухню, уже в ветровке, достал из холодильника остатки пиццы, завернул в фольгу и сунул в карман. Джинни наблюдала за ним, стоя у раковины, где мыла посуду после завтрака.

— Что это ты затеял, Джим? — спросила она, на что он ответил одним лишь словом — «ничего».

— Похоже, ты собираешься на улицу?

Ну и что? — был ответ. Он не намерен целый день торчать дома, как двухлетний сопляк, Кроме того, он договорился о встрече в Миллуолл-Аутер-Док.

— И с кем же? — поинтересовалась Джинни. Не с Брайаном ли Джонсом?

С каким еще Брайаном Джонсом? Какого черта… Не знает он никакого Брай… Тут он понял, что попался в ловушку. Джинни с невинным видом напомнила, что это тот Брайан Джонс, из Дептфорда, с которым Джимми провел всю пятницу вместо того, чтобы пойти в школу.

Джимми закрыл холодильник и направился к задней двери, бросив, что уходит.

— Сначала выгляни в окно, — посоветовала ему Джинни, — и хорошенько подумай, стоит ли это делать.

Видя, что мальчик подозревает ее в какой-то хитрости, она посторонилась, и Джим подошел к окну осторожно, боком, словно ожидая, что мать вот-вот набросится на него, и посмотрел на улицу.

Он увидел журналистов. Их трудно было не заметить.