26 декабря 1518 года, как положено по обычаю, глашатай объявил на улицах Рима о кончине матери Лукреции, ей было семьдесят семь лет. Новость дошла до ее дочери на следующий день. Поскольку Лукреция была в Ферраре одна, она не смогла отправиться на похороны, однако укрылась в монастыре Святого Бернардина и велела, чтобы никто не говорил с ней о ее горе. Поскольку ее придворные не были знакомы с покойной, соболезнования, принесенные только из приличия, своей банальностью могли лишь усилить ее горе.

Одна лишь ее двоюродная сестра Анджела, приехавшая поддержать Лукрецию, могла понять, сколько воспоминаний вызвала эта утрата: детство цвета небес в Субиако, маленькие водопады, дышащие свежестью, заливистый смех Ваноццы, ее поцелуи с запахом ванили, игры в воде с братьями, беготня вокруг Пьяцца Пиццо ди Мерло, отец, который брал ее на руки, а она обнимала его за шею, пахнущую ладаном; потом день, когда его пурпурную мантию сменила белая риза триумфатора: Родриго Борджа стал Александром VI под лучами августовского солнца; еще были сеансы позирования для работы Пинтуриккьо, звон серебряных колокольчиков Хуана Гандийского, холод его смерти, торжество Чезаре-бра-тоубийцы; а за окном звонили к молитве Богородице, и этот звон был эхом былого величия семьи Борджа.

Через несколько дней состоялись похороны. Марино Санудо пишет: «Ей были устроены похороны в Санта-Мария-дель-Пополо, столь же грандиозные, какие устраивают кардиналам». Действительно, Лев X отправил на ее похороны своих камерариев и многих своих придворных. Эти почести, обычно оказываемые лишь высшему духовенству, подчеркивали, что Ваноццу уважали как вдову Александра VI или, по крайней мере, как мать герцогини Феррарской.

Восемь лет спустя Марко Антонио Альфьери, хранитель ордена гонфалоньеров, почтит ее память в свидетельстве, которое находится в архивах ордена:

Мы должны помнить о благотворительных заведениях, основанных досточтимой сеньорой Ваноццей. Желая одарить братство мирскими благами, она оставила ему драгоценности, стоимость коих весьма велика, и добавила к тому другие благодеяния, они позволили братству в несколько лет освободиться от некоторых долгов. Она оставила нам столько всего, что от этого мы получаем годовой доход в четыреста дукатов, чтобы кормить обездоленных и больных, а их — увы — великое множество. В благодарность за ее благочестивое и доброе к нам отношение, а также за достойные и милосердные благодеяния в пользу нуждающихся наше братство решило почтить усопшую, установив на ее могиле величественное и роскошное надгробие. Братство приняло единодушное решение отмечать в церкви дель Пополо, где она погребена, каждую годовщину ее похорон, служа мессу и устраивая многолюдные шествия с факелами и свечами, как для того, чтобы просить Бога о спасении ее души, так и для того, чтобы всем доказать, сколь чужда нам неблагодарность5.

Целых два века священники Санта-Мария-дель-Пополо будут служить мессы по Ваноцце, затем церковные власти их отменят.

Из Борджа в живых осталась только Лукреция, не считая римского инфанта Джованни. Эркуле было десять лет, Ипполито — девять, Элеоноре — три и Франческо — два. Старшие были гордостью своего отца. Наследный принц переводил «Энеиду», его брат разбирал с листа «Записки о Галльской войне», поэтому Лукреция попросила Бембо найти им наставника. «Наши сыновья, — писала она, — проявляют необычайную охоту к учению, особенно нас восхищает то, что они любят беседовать с просвещенными людьми. Мы желаем, чтобы вы порекомендовали нам достойного человека, способного развить их склонности».

Младшие также требовали ее забот. Если Элеонора уже щебетала, то Франческо не мог еще похвастать такими же успехами, поэтому «следовало учить его говорить перед зеркалом, потому что так он будет думать, что разговаривает с мальчиком его возраста». Что касается их одежды, то она стала источником конфликтов с воспитательницами. Едва выйдя из пеленок, маленькие принцы уже облачались в александрийский бархат или золотую парчу, шелковые одежды, подбитые мехом, драгоценности. Под любым предлогом на детей надевали украшения. Считалось, что изумруд на шее отгоняет сглаз и укрепляет мозг. В те времена Джиральди жаловался, что «теперь уже грудных младенцев одевают в костюмы, больше подобающие женатым людям».

Лукреция хотела приучить детей к более простой и более подходящей для их занятий одежде. Она говорила, что ей хочется, «чтобы они хохотали до упаду, развлекались, не чувствуя себя скованными, бегали, устраивали всяческие шалости, как положено в их юном возрасте». Она желала, чтобы учитель отправлял их играть после окончания урока и при необходимости помогал им, «поскольку ребенок всегда должен быть в движении и возбуждении, он никогда не должен сидеть сложа руки, и игра остается лучшим способом высвободить излишек его энергии».

Горячая привязанность и преданность ее придворных успокаивали ее относительно будущего ее потомства и позволяли привести в порядок личные дела. Силы Лукреции шли на убыль, врачей тревожила ее новая беременность. По этой причине она велела Эркуле Фидели ди Сасо и его сыну составить опись ее драгоценностей. Эти два ювелира работали для нее еще в Риме и последовали за ней в Феррару. Им понадобятся сотни страниц, чтобы описать 3770 изделий, распределенных по 435 группам, зарисовать их, указать их вес и размер, кратко изложить их историю. Например, номер 65 был связан с ее детством, это был «кусок золотой ткани, с одной стороны которого находилась жемчужная корона, а с другой — изображение быка и девиз»; номер 91 описывает браслет в форме змеи, где выгравированы первые стихи Бембо; номер 103 вновь напоминает о поэте — «золотая медаль с рисунком в виде пламени из красной эмали в окружении пальмовых листьев», где выгравированы следующие слова: «Оно пожирает душу». В этом списке перечислены и отсутствующие предметы, во избежание обвинений в краже. Например, номер 124 уточняет, что 29 марта 1517 года Мария Энрикес, вдова герцога Гандийского, получила четки из белого коралла, где каждые пять зерен были отделены от пяти следующих пятнадцатью сердоликами и украшены семью кусками желтого янтаря. Эта опись, достойная королей, объясняет доверие ростовщиков к Лукреции в 1512 году.

Чтобы удалиться от суеты жизни, Лукреция, руководимая Лодовико делла Toppe, в 1518 году произнесла обеты Третьего ордена францисканского братства. Она все слабела, все ее усилия были направлены на благо ее детей и супруга. Последний только что вернулся в герцогство после визита в Блуа, где Франциск I подтвердил, что Феррара находится под его королевской защитой. Лев X, идя по стопам Александра VI, пытался передать трон своему племяннику Лоренцо Медичи, принцу слабому и ненадежному (он умер во Флоренции 4 мая 1520 года несколько дней спустя после смерти своей жены, Мадлен де ла Тур д'Овернь; их дочь прославится под именем Екатерины Медичи, королевы Франции). Отнятое у законных наследников Урбинское герцогство было первым этапом в осуществлении замыслов Льва X, и вследствие этого положение Феррарского герцогства становилось неопределенным. И Альфонсо понимал, что однажды он может остаться без помощи Лукреции, так необходимой ему. Ей было тридцать девять лет, и она была беременна в одиннадцатый раз. Ее худоба, заострившиеся черты лица, бледность и круги под глазами, казалось, возвещали о близком конце. Ее слабость в конце концов вынудила ее лечь в постель, и Альфонсо, сидя у ее изголовья и стараясь ее ободрить, рассказывал ей о том, каким авторитетом она пользуется при французском дворе. Действительно, военные послы, художники и ученые мужи не переставали восхвалять ее и без конца превозносили «добрую герцогиню Феррарскую, жемчужину этого мира». Так брак, поначалу вызывавший у Альфонсо чувство неловкости, стал для него чем-то гораздо большим, чем брак по любви.