Спустя минуту они уже подходили к одной из юрт, возле которой на мангале готовилось мясо.

– Откуда хавчик в таких количествах? – поинтересовался Омар, с аппетитом глядя на мясо и принюхиваясь к аромату.

– Как ты и говорил – из гуманитарной помощи. Американские военные пайки. Людей надо чем-то привлекать и кормить. Если эмир не смог дать им достаточно хлеба и зрелищ, это сделали мы.

Оглядевшись, Омар увидел, что время ужина настало не только для них. Тысячи людей с мисками выстроились у полевых кухонь. Это напоминало раздачу еды в дурдоме, если бы не атмосфера братства и равенства, что царила на майдане. И не было здесь никаких санитаров. Вместо них за порядком следили специально подготовленные и обученные дружинники.

– Ладно-ладно, чего встал как вкопанный, заходи в шатер, – Маттах-эфенди похлопал Омара по плечу, – разговор есть.

Но не успел Омар войти в шатер, как снова остолбенел. Ибо здесь за достарханом уже сидели Гураб-ходжа и Прима Дива. И оба не в праздничных шелковых халатах или бархатных платьях, а в походных куртках.

– А, это Вы, дорогой гость! – встал со своего места и протянул в знак уважения две руки Зураб-ходжа.

Впрочем, Омар вовсе не собирался жать руки Гурабу-ходже. Сухо кивнув в знак приветствия, он уселся за щедрый стол.

– Напрасно Вы так со своим благодетелем, – явно расстроился Гураб-ходжа. – Объявив Вас сумасшедшим, я спас Вам жизнь.

– Знаем, знаем, – саркастически ухмыльнулся Омар, – сначала организовав травлю, преследование, арест, чтобы потом все прикрыть дурдомом.

– Все было сделано в Ваших и наших интересах. Политика – это искусство компромисса. Мы сейчас как никогда нуждаемся друг в друге. В этот ответственный миг, когда появилась возможность изменить ситуацию в стране и помочь стольким людям, нам никак нельзя ссориться. Вы, будучи сотрудником столь уважаемого фонда, как никто разбираетесь во всех подводных течениях западной политики. И поэтому мы Вам предлагаем пост министра иностранных дел.

– Вот тебе на! – изумился Омар, вставая из-за стола. – Мне – министерский портфель? И за какие такие заслуги? Думаете, я Вам поверил?

Разговаривать, а тем более есть из одной тарелки со своим мучителем Гурабом-ходжой у Омара не было никакого желания.

– Право же, зрелым мужам не пристало ругаться в столь переломный момент истории, – поспешил смягчить пространной речью назревающий конфликт Зурабходжа. – Наступает время новой третьей силы. И эта сила построена не на сатанистском учении Дарвина о естественном отборе и праве сильного помыкать слабым. Она уважает и ценит слабого и беззащитного. Давайте же объединим усилия, Грегор Стюарт.

В чем в чем, а в произношении речей Гураб-ходжа был мастак.

Выслушав пафосную риторику вчерашнего начальника сыскной полиции, Омар почувствовал, что его мутит. После длительной вынужденной диеты ему ни в коем случае нельзя было принимать жирную пищу из военного пайка. Плюс от обильного кушанья вся кровь от головы оттекла к желудку. Он бы давно выбежал на улицу и опорожнил кишки, но ему важно было понять, что от него хотят новоявленные лидеры революции.

А когда все условности соблюдены – самое время прогуляться свободным человеком и подышать свежим воздухом по городу, по которому он еще недавно носился как затравленный лось в одной поношенной лососевой рубахе.

Пробираясь среди митингующих, Омар любовался прекрасными и светлыми лицами, окружавшими его, и испытывал чувство любви к простым кашеварцам. Пройдя путь суфия наоборот, который ему и предрекал книготорговец Абдулхамид, он вкусил запретный животный плод и испил чашу страданий до конца. Теперь он понимал ценность быть свободным человеком.

– Если меня сделают министром иностранных дел Кашевара, я постараюсь как можно дороже уступить концессию на алмазы. И тем самым улучшить жизнь простых людей.

Омар гулял и гулял, наслаждаясь воздухом свободы и безопасности, пока не увидел у одного из костров ювелира Кундуша.

– И Вы здесь? – удивился Омар. – Я видел, как эта революция лишила вас вашего магазинчика. На его месте одни головешки.

– Плевать на все камни мира, – смеялся в ответ Кундуш, – эти минуты счастья и свободы для меня гораздо дороже.

– Хотя сдается мне, что не все так просто, как кажется, – подсел к ним Абдулхамид.

– А что такое? – Омар подкидывал вопросы и ветки в костер, поддерживая, как мог, пламя беседы.

– Я ведь приехал в Кашевар из страны, в которой нечто подобное уже происходило. Хотите, я вам расскажу. Тогда укладывайтесь поудобнее.

– С удовольствием выслушаю, – улыбнулся Омар, помня, что в этом благословенном городе отказываться от историй нельзя. А сам с грустью подумал: неужели эту ночь ему опять придется провести под открытым небом, спать на сырой холодной земле?

«Ну, уж нет, дудки! – сжал зубы Омар Чилим. – С меня хватит! Будем надеяться, что толпа пойдет на штурм цитадели, и сегодня я буду спать во дворце эмира».

С завистью посмотрел он на красавец-дворец, раскинувший над массивными камнями цитадели два флигеля-крыла. Облицованный мрамором, он сиял в свете прожекторов. А темные лица окружавших Омара отражали лишь всполохи костра.

«Хотя, – пригляделся Омар, – в эту ночь лица кашеварцев, кажется, сияют поярче дворцовой отделки».

Не успел Абдулхамид начать рассказ, как появилась довольная круглая харя верзилы Саура.

– Куда Вы пропали, эфенди? Мы Вас обыскались, – верзила подталкивал Омара к сцене, – Вам же сейчас выступать.

– Как выступать?

Омар взглянул на сцену и увидел, что там выступают звезды местной пентатонической эстрады. Малахаи да кураи, да дикие пляски.

– Гураб-ходжа уже представил Вас как свободного международного наблюдателя за выборами, которого якобы хотели купить власти, но он не поддался, – успокаивал Омара верзила, все настойчивее подталкивая его к сцене. – Вы должны подтвердить это.

Пока Омар соображал, что к чему, его подхватили под руки приближенные Ширхана-эфенди и подняли на сцену. Оказавшись на трибуне, Омар взглянул на раскинувшееся перед ним до самых предгорий рыже-бордовое море.

На ломаном кашеварском языке Чилим сообщил, что выборы были действительно сфальсифицированы. Очевидно, что эмир и мэр потерпел на них сокрушительное поражение.

– Да здравствует демократия! – завершил он свою речь лозунгом после того, как переводчик перевел слова Омара. – Да здравствует свободный и процветающий народ Кашевара!

Толпа восторженно зааплодировала. Многие десятилетия в Кашеваре восхищались всем продвинуто-западным, и для этих людей простой представитель свободной Европы был ценнее и важнее, чем местный воротила и монарх.

Собираясь было сходить со сцены, Омар интуитивно почувствовал, что его не хотят отпускать, потому что люди доверяют ему гораздо больше, чем всем остальным выступающим.