Существовала одна трудность в виде неугомонного нумидийского правителя Масиниссы, которому было почти 90 лет. С течением времени он не растерял своей энергии и оставался очень плодовитым. За время своей жизни он стал отцом пятидесяти четырех детей от многочисленных женщин. Самый младший из них был еще младенцем. Нумидийский царь постоянно пытался умиротворить и объединить кочевые племена, которыми он управлял. Он восхищался карфагенскими культурными ценностями и хотел, чтобы их приняли его подданные. Но вместе с тем он стремился захватить карфагенские земли. По условиям мирного договора 201 года он имел право возвратить себе любую область, находящуюся за границами Карфагена, которая когда-либо принадлежала Нумидии. К сожалению, условия договора были выражены очень неопределенно, и Масинисса постоянно вторгался в те владения, которые карфагеняне считали своими. Совет старейшин Карфагена многократно жаловался римскому сенату, который направлял своих посланников для разрешения спорных вопросов. Именно в такой группе посланников и оказался Катон. Они неизменно поддерживали царя или откладывали решение, независимо от того, кто был прав или виноват в каждом конкретном случае.

Но, несмотря на эту нерешенную проблему, Карфаген процветал и делал все возможное, чтобы умиротворить сенат. Почему же тогда Катона так сильно терзал этот карфагенский вопрос? Во время войны он сражался против Ганнибала, и у него остались горькие воспоминания. Вероятно, он вполне серьезно полагал, что бывший враг стремился возродить свое могущество. Политические противники Катона не соглашались с его мнением относительно роста могущества Карфагена, при этом они утверждали, что если у Рима не будет сильного и опасного врага, то он станет слабым и его постигнет разложение.

Все большее число римлян поддерживало Катона, но для этого у них были свои, более циничные причины. Они знали, что война может принести им значительную выгоду. Карфаген представлялся им зрелым фруктом, готовым упасть с дерева прямо в их цепкие руки. Плутарх рассказывает историю богатого молодого римлянина, который организовал необычный пир. В центре стоял медовый пирог, своими очертаниями похожий на город. Римлянин сказал своим гостям: «Вот это — Карфаген, давайте, грабьте его». Рим становился жадным и безжалостным. Как и в случае с Филиппом Македонским сенат тайно одобрил войну и ждал какого-нибудь повода, чтобы начать ее.

Наступление кризиса ускорили два события. В 151 году Карфаген заплатил свой последний взнос из числа обещанных выплат, таким образом Римская республика потеряла выгодный источник дохода. Затем совет старейшин, подобно уверенному и независимому владельцу дома, выплатившему свою ипотеку, потерял терпение по отношению к Масиниссе, который слишком далеко вторгся в карфагенскую землю.

150-е годы были для Рима нелегким временем. Победители карфагенян постепенно уходили со сцены. Они легко достигли успеха в Восточном Средиземноморье и вели трудные продолжительные кампании на севере Апеннинского полуострова в Цизальпийской Галлии, но теперь их опыт и навыки постепенно забывались. Теперь сражаться стало не с кем, и в отсутствие великих кампаний республика распустила свои легионы. Когда снова возникла необходимость в армии, то военное обучение надо было начинать сначала. Младшие командиры гораздо меньше внимания уделяли дисциплине, обучению и качественному снабжению.

Сразу после захвата у карфагенян Испании и установления там двух провинций римляне испытывали трудности, покоряя иберийцев. Жители Испании часто возмущались грабежами, которые устраивали корыстные наместники. В год своего консульства Катон совершил против иберийцев успешный военный поход и был награжден триумфом, однако проблема осталась. В 154 году в Испании вспыхнуло восстание, продолжавшееся до 133 года. Римские военачальники сочетали в себе некомпетентность с предательством. Даже сенат был потрясен, когда проконсул вторгся в Лузитанию (примерно на территории нынешней Португалии) и согласился на мирный договор с мятежниками. Он обещал переселить их на плодородную землю и предложил собраться в трех отдельных долинах, где он собирался отвести им определенные территории. Он велел, чтобы лузитане сложили оружие, и они опрометчиво повиновались этому приказу. Затем проконсул уничтожил их поодиночке. После возвращения в Рим проконсул был привлечен к суду, а Катон выдвинул против него обвинение. Однако, благодаря богатой нечестно нажитой добыче, он добился оправдания.

Борьбу против римлян продолжил один из немногих, избежавших уничтожения. Добропорядочный пастух и охотник по имени Вириат всегда был верен своему слову. Он представлял собой прямую противоположность своим римским противникам. Вириат разработал тактику партизанской борьбы. Его малочисленные группы внезапно нападали на римлян, а затем исчезали в горах. В конце концов, в 140 году проконсул подкупил трех ближайших соратников Вириата, чтобы они убили его во сне. Когда они сделали это и попросили у римского военачальника награду, он отказал им со словами: «Римляне никогда не жаловали воинов, убивающих своих полководцев». Это замечание стало прекрасным примером смеси благородства и обмана, которая стала характерной особенностью римского общества.

У слияния двух рек с крутыми берегами среди лесистых долин стояла большая крепость Нуманция (Сьерра-Муэла, близ Сории). Она отражала римские нападения в течение десяти лет. Неспособные командиры легионов проявили полную бездарность. В конце концов, в 133 году Нуманция пала под ударами известного полководца Публия Корнелия Сципиона Африканского. Он был приемным сыном Эмилия Павла, а Эмилий Павел — сыном Сципиона Африканского. У Эмилия Павла не было детей, поэтому последнее имя «Эмилиан» подчеркивало первоначальную родственную связь. Благородные семьи часто выручали тех, кто по каким-то причинам остался без наследников. Они давали им возможность усыновить одного из своих сыновей. Не спрашивая совета у сената, Сципион стер город с лица земли, о чем до сих пор свидетельствует слой пепла, найденный на месте этого города.

Рим, наконец, окончательно утвердился в Испании.

Своим крайне необдуманным решением карфагеняне создали для себя ловушку, а затем с широко раскрытыми глазами шагнули в нее.

Они никогда не соглашались вести войну без разрешения сената. В 152 году они создали армию, чтобы прекратить, наконец, грабежи Масиниссы, и двинулись в наступление. Рим они об этом не уведомили. Оказалось, что в это время в Карфагене был Сципион Эмилиан, который предпринял неудачную попытку заключить перемирие. Затем нумидийский царь загнал в угол и осадил карфагенские войска. Карфагенская армия постепенно слабела от болезней и нехватки продовольствия, поэтому ей пришлось сдаться. По условиям перемирия карфагенянам разрешили уйти, взяв с собой только одну тунику на каждого. Во время выхода из осады нумидийская конница напала на беззащитных людей и уничтожила большинство из них. Из двадцати пяти тысяч человек в Карфаген возвратилась жалкая горстка воинов.

Когда члены сената узнали об этих событиях, они сразу же приступили к набору войска, не давая никаких объяснений. Говорили только, что необходимо «иметь возможность быстро использовать набранное войско соответственно обстоятельствам». Совет старейшин не дал себя обмануть и без промедления отправил своих посланников в Рим. Они объяснили, что карфагенское правительство не одобрило войну с Масиниссой и что виновные в ее начале были за это казнены. Сенат, понимая, что у него теперь есть свой повод к войне (casus belli), не удовлетворился таким ответом. Один из сенаторов спросил, почему Карфаген не осудил своих командиров не в начале войны, а в конце, когда они оказались разбиты? Этот вопрос остался без ответа. Посланники спросили, какой ценой они могут добиться прощения. «Если удовлетворите римский народ», — последовал тревожный неопределенный ответ. Второе карфагенское посольство умоляло дать ему точные указания. Сенат отослал его обратно со словами: «Вы хорошо знаете, что нам надо».