Тем временем Мэй вместе с Терезой и Мафальдой посетили Филадельфию и отказались от планов временного переезда, когда узнали, что режим Холмсбурга допускает лишь одно посещение в месяц. Заключенные получали любое количество контролируемых писем, но могли написать только два письма в месяц, сильно подвергнутые цензуре.

Пересидеть девяносто дней в Холмсбурге было возможно и даже, с точки зрения Капоне, весьма полезно. Год же был невыносим. Капоне предложил $50 000 любому адвокату (или группе адвокатов), который смог бы вытащить его из-за решетки. Член Палаты представителей США от Пенсильвании конгрессмен Бенджамин М. Голдер в лице законного представителя Бернарда Лемшича принял апелляцию Капоне на том основании, что считает решение суда предвзятым. Бедный Капоне снова был вынужден перенести, как он выразился, «враждебное театральное представление», окруженный толпой, состоящей из прессы и вооруженных детективов. «Можете ли вы понять, – сказал Капоне репортерам, объясняя нежелание давать широкое интервью, – я просто хочу уйти отсюда. Намного хуже, когда публике постоянно напоминают, что я все еще сижу в тюрьме. Чем меньше я буду говорить, тем быстрее общественность меня забудет». Тем не менее Капоне не пренебрегал возможностью заниматься благотворительностью анонимно (конечно, чтобы впоследствии об этом узнали). Он пожертвовал $1000 долларов детской больнице. Суд все равно отклонил первую апелляцию. Голдер устроил еще одну.

Между тем друзья Капоне нашли рычаги побудить филадельфийских чиновников проявить к нему более «братскую любовь», чем прокуратура и суд. 8 августа власти перевели Капоне и Рио из Холмсбурга в Восточную тюрьму Филадельфии Истерн-Стейт. Позже чиновники, ответственные за перемещение, не могли объяснить, почему приняли такое решение: из-за угрозы жизни Капоне или переполненности Холмсбурга. В государственной тюрьме Филадельфии были свои законы. Если в Холмсбурге номера присваивались только явным уголовникам, в Истерн-Стейт каждый заключенный имел номер. Так Капоне стал C-5527.

Со стороны Истерн-Стейт казалась не менее мрачной. Массивный замок в нормандском стиле был построен в 1829 году. Тюрьма занимала целый квартал между 21-й и 22-й улицами к северу от центра Филадельфии. Она находилась под юрисдикцией государства, а не штата, и по сравнению с Холмсбургом считалась райским местом.

Заключенные называли начальника тюрьмы Герберта Смита Прожженным, но Капоне толком не разобрался почему, ведь Смит был весьма мягким человеком.

Начальник был убежден в том, что угнетающая обстановка не отвечает идеалам реабилитационной пенологии. Он позволил Капоне оборудовать просторную камеру, расположенную в блоке Парк-авеню: на полу лежал ковер, на стенах висели картины, на полированном столе стояла лампа, наполнявшая камеру теплым, мягким светом. В камере был комод, подставка для курения, представляющая собой небольшую композицию с дворецким, держащим пепельницу, радиоприемник, ваза с цветами и две удобных койки, одна из которых предназначалась для сокамерника.

Служащие тюрьмы объявили, что «Капоне доволен новой обстановкой». Смит позволил Капоне нанимать других заключенных в качестве прислуги. Но главное, Капоне принимал большое количество гостей, получал и отправлял много писем, а начальник не занимался цензурой, предпочитая не беспокоить дорогого гостя. Другими словами, Капоне оставался в полном контакте с Ральфом и Джеком Гузиком, продолжая вести бизнес.

Вторая апелляция Капоне принесла такой же результат, как и первая, и Голдер подал ходатайство об условно-досрочном освобождении на основании, что приговор оказал на заключенного благотворное влияние и он достаточно наказан. Тем не менее всяческие поблажки продолжались, и две недели спустя, в начале сентября 1929 года, Герберт М. Годдард, вице-президент совета попечителей тюрем и, по совместительству, врач высокой квалификации, провел Капоне операцию по удалению миндалин. Впоследствии Годдард стал одним из близких друзей Капоне.

Вечером 8 октября федеральный маршал США, агент специальной разведывательной службы Кларенс Конверс (старый помощник Пэта Роша), арестовал Ральфа на Чикагском стадионе. Ральф не успел досмотреть поединок между Эрлом Мастро и Бадом Тейлором.

Мэй Капоне, жена гангстера Аль Капоне, во время пути в больницу на острове Алькатрас. 1 марта 1936 года.

Федералы требовали предварительных слушаний по делу Ральфа в связи с новыми обстоятельствами. В лучших традициях законов времен гражданской войны, призванных карать военных спекулянтов и мародеров, федералы истолковали ложь Ральфа о невозможности заплатить налоги как мошенничество, предусматривающее более суровое наказание, чем уклонение от уплаты налогов. Ральф утверждал, что денежные средства, хранящиеся на счете, получены на сохранение и ему не принадлежат. Эти уверения были подвергнуты сомнению. Ральф провел ночь в детективном бюро, на следующий день его выпустили под залог в $35 000. В ноябре вместе с Драггэном, Лейком, МакГурном и красавицей Рольф его обвинили в нарушении акта Манна. В апреле следующего года состоялся суд.

Когда апелляционный процесс только начинался, Капоне сказал другим заключенным, что намерен выйти к началу Мировой серии[167]. После пяти пропущенных игр стало ясно, что выйти будет очень трудно.

Многие пеняли на Капоне за шумиху, поднятую вокруг сухого закона. Конечно, Капоне не отмалчивался: «Каждый раз, когда мальчик падает на трехколесном велосипеде, у черной кошки рождаются серые котята, происходит убийство или пожар, морская пехота высаживается в Никарагуа, полиция и газеты кричат: держите Капоне! Кажется, на меня повесили уже все, что можно, кроме великого чикагского пожара». Вина за все, с точки зрения общественности, не искоренила чувство юмора: «Передай им, – сказал Капоне адвокату после обвала фондового рынка 24 октября 1929 года, – я полностью отрицаю ответственность».

К тому времени он подал уже пять апелляций, которые были отклонены. Шестую Верховный суд штата отклонил в декабре. Без необходимости оставаться в тени Капоне начал общаться с прессой, в газетах снова появились небольшие репортажи: «Капоне набирает одиннадцать фунтов», «Капоне в роскошно обставленной камере» и тому подобное. Он отправил рождественские корзины семидесяти пяти семьям бедных заключенных и купил в качестве подарков у сидящих умельцев различных кустарных поделок на $14 000.

Агенты Налогового управления внимательно изучали записи, изъятые при проведении облав. Наибольшее внимание уделялось двум соратникам Капоне, потеря которых, после Ральфа, оказала бы разрушительное воздействие на его империю – Гузику и Фрэнку Нитти.

Франческо Раффеле Нитти родился 27 января 1889 года в Аугори, Сицилия, и приехал с родителями в Соединенные Штаты в два с половиной года. Процесс гангстерской «натурализации» Нитти начал через двадцать лет спустя, 9 марта 1921 года.

Нитти стал руководителем силовых структур Капоне, поддерживающим внутреннюю дисциплину. Он организовывал физические акции против посторонних, конкурентов, отдельных клиентов и рэкетиров-фрилансеров. Нитти, конечно, нисколько не напоминал прыгающего мертвенно-злобного маньяка из известного фильма[168], но, как и Торрио, наводил ужас показной угрожающей вялостью.