– Вы говорили об этом Виктории?

Он покачал головой:

– Все понимали, что разведка – это всегда риск. Берджесс, Маклин, остальные из «кембриджской пятерки»… Никто не знал, кому можно доверять. Как бы я ни восхищался Викторией, но довериться ей я не мог.

– Вы думали, что Виктория тоже работает на русских?

Она вдруг вспомнила слова старухи, доживающей жизнь в Эпплдоре: «Вероятно, у нас действовал крот…»

Виктория переложила вину на Джонатона, но, возможно, это именно она предала Доминика. Может быть, она и не работала на русских продолжительное время, однако из-за любви к Доминику она пошла на это – когда Доминик объявил, что женится на Роз. Может быть, она предала его в момент охватившего ее безумия, не думая о том, какие ужасные последствия это будет иметь.

– Я не доверял Виктории, потому что не доверял Тони, – медленно произнес Джонатон.

– Тони? Мужу Виктории?

– Тони Харборд был связан с картелем промышленников, заинтересованных в смерти Доминика.

– Но, по словам Виктории, Тони не догадывался о ее шпионской деятельности.

– Тони был одним из самых богатых американцев, причем поднялся самостоятельно, без чьей-либо поддержки. Он был расчетливым бизнесменом, полностью сосредоточенным на делании денег, и действовал очень жестко. Он, безусловно, знал о сотрудничестве Виктории со спецслужбами, хотя она так не считала, и использовал это в своих интересах.

Помолчав, Джонатон продолжил:

– Как только я заметил, что за Домиником установлена слежка, я понял, что единственный способ спасти его от смерти – это взять все в свои руки.

Слова эти повисли в воздухе, и в комнате воцарилось напряженное молчание.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Эбби, страшась услышать ответ. – Что это вы убили Доминика? Что вы убили своего лучшего друга, потому что он стал помехой? Потому что он слишком много знал?

На губах старика промелькнула улыбка.

– Я не убивал его, Эбби. Я спас ему жизнь. И он не погиб в далеком 1961 году в джунглях Амазонки. Доминик Блейк до сих пор жив.

Он опаздывал, конечно, он опаздывал. Очень давно, много лет тому назад он постоянно опаздывал, и когда можно было и когда нельзя. Тогда жизнь была настолько стремительной и захватывающей, что в сутках не хватало часов, чтобы вместить ее всю. «Но теперь все иначе», – думал Доминик Блейк, сидя за рулем своего «Лэнд Ровера Дефендер». Ему было непросто ездить ночью по проселочным дорогам Ирландии. Он подслеповато щурился, вглядываясь в дорогу. Сегодня у него ушла целая вечность на то, чтобы побриться, разыскать свою единственную голубую сорочку, которая еще сохранила цвет после многочисленных стирок, и выбраться из дома, – и не потому, что дел было слишком много. Просто все теперь требовало от него гораздо больших усилий, чем десять или даже пять лет тому назад.

Он напомнил себе, что ему следует не гневить Бога, а благодарить Его за очень многие вещи. Недавно он где-то прочел, что каждый шестой в возрасте восьмидесяти лет страдает слабоумием. У него были друзья-ровесники, которые уже не узнавали его, и знакомые, которых приходилось одевать и кормить с ложечки их родственникам. К тому же он жил в волшебном уголке земли, что долгие годы доставляло ему массу удовольствия. На западном побережье Ирландии не было лондонской суеты и ярких огней, от которых голова шла кругом, не было такой экзотики, как в тех краях, где он побывал, когда был моложе. Однако этому месту, которое он называл своим домом уже в течение двадцати пяти лет, было присуще очарование совсем другого рода. Прогулки по дикому и труднопроходимому берегу в Коннемаре[64] всегда поднимали ему настроение. Ему очень нравился насыщенный вкус «Гиннесса» холодными зимними вечерами, а вид поверхности океана, переливающейся серебром под лучами солнца, смягчал чувство сожаления и утраты.

– Проклятье! – пробормотал он, когда, не вписавшись в поворот, выскочил на травянистую обочину.

Он с трудом вывел старенький «Дефендер» на дорогу и вскоре въехал в ворота усадьбы Данлеви-Фарм. Остановившись наконец, он надул щеки и с облегчением шумно выдохнул, продолжая сжимать пальцами руль, а потом разволновался, вспомнив, что скоро нужно будет обновлять водительские права. При мысли, что он не сможет водить автомобиль, а значит, застрянет в своем коттедже, от которого до ближайшего жилья было довольно далеко, его передернуло.

Перед ним горели в темноте окна фермерского дома, принадлежащего его друзьям. Он заглушил двигатель, взял лежавшую на пассажирском сиденье бутылку красного вина и открыл дверцу. Он крепко держался за нее, пока его ботинок не коснулся земли. Из дома доносились звуки музыки. Не привыкший к большим сборищам и из-за этого немного нервничающий, он помедлил и, чтобы успокоиться, стал вслушиваться в отдаленный шум моря, грохот бьющихся о скалы волн и крики чаек.

Улыбнувшись, он вспомнил старые добрые времена, когда носился с одной вечеринки на другую, высматривал самых красивых женщин из присутствующих и людей, которые могли быть ему полезны для налаживания контактов или как источники информации. Теперь ему иногда приходилось убеждать себя в том, что он на самом деле жил той жизнью, что она не приснилась ему, что он не прочитал о ней в каком-нибудь низкопробном бульварном романе; память по-прежнему хранила осколки тех воспоминаний, и на короткий миг ему показалось, что он вернулся в шестидесятые и, неожиданно явившись на один из приемов Виктории Харборд, не знает, что ждет его этой ночью.

Он постучал в дверь, и ему открыла раскрасневшаяся улыбающаяся женщина.

– Доминик, вы все-таки пришли!

– Наконец-то, – улыбнулся он своей ближайшей соседке и доброй приятельнице Джулии. – Прошу прощения, что опоздал. Надеюсь, вы еще не сели к столу.

– Об этом не беспокойтесь. Пит жарит ягненка с обеда и считает, что он все еще не готов. Проходите, проходите же, – нараспев сказала она.

Данлеви-Фарм было одним из самых крупных поместий в округе; такие приобретались на деньги, выделенные на разукрупнение больших городов, – в случае Пита и Джулии это был Корк. В доме было тепло, по коридорам плавали умиротворяющие ароматы домашней еды, каких не бывает теперь в его коттедже. Его кулинарный репертуар сводился к консервированным сардинам, картошке, яйцам от его собственных кур и пресному хлебу, который выпекала соседка.

– Познакомьтесь с моей сестрой. Они с мужем приехали к нам на несколько дней из Англии, – сказала Джулия.

Доминик торопливо одернул свой твидовый пиджак, и хозяйка подвела его к супружеской паре. И он и она были лет на двадцать моложе его.

– Паула, Дэвид. А это наш добрый друг и сосед Доминик Боуэн.

Познакомив их, Джулия ушла, предоставив Доминику вести светские разговоры.