Франциско опять кричал на меня, на сей раз по-испански, так что мне никогда уже не узнать, что именно.

Вот он. Четверть мили.

На этот раз я действительно видел его.

Теперь солнце позади меня. Оно поднимается, набирает высоту, шпарит прямо на узелок ненависти, что несется ко мне.

Перекрестье. Черная точка.

Идет прямым курсом. Никаких отклонений. К чему утруждать себя? Чего бояться? Просто кучка спятивших террористов.

Я вижу лицо пилота. Нет, не в прицеле – в своей памяти. Образ отпечатался в памяти после первого захода.

Поехали!

Я жму на кнопку, запуская тепловую батарею, и собираю все силы в кулак, пытаясь удержаться на ногах, чтобы отдача первой ступени не отбросила меня назад.

«Ньютон», – мелькает в голове.

Заходит для атаки. Ты все такой же быстрый, ужасно быстрый, но я вижу тебя.

Я вижу тебя, ты, козел вонючий!

Срабатывает зажигание на двигателе второй ступени, толкая «Джавелин» вперед – голодную и нетерпеливую. Пусть гончая увидит кролика.

Просто держать. И все. Просто держать его в перекрестье.

Видеокамера в блоке наведения поведет световой сигнал от хвоста ракеты, сравнивая с сигналом от прицела; малейшее расхождение – и траектория будет откорректирована.

Держать цель в перекрестье, только и всего.

Две секунды.

Одна секунда.

Осколком кирпича Латифе раскроило щеку, и рана сильно кровоточила.

Мы сидели в кабинете Бимона. Я пытался остановить кровь с помощью полотенца, а консул Бимон прикрывал нас «Штейером» Хьюго.

Некоторые из заложников также завладели оружием и рассредоточились по комнате, нервно поглядывая в окна. Я обвел взглядом возбужденные лица и вдруг почувствовал жуткую усталость. И голод. Волчий голод.

Из коридора донесся шум. Шаги. Крики – на арабском, французском, а затем на английском.

– Сделайте погромче, пожалуйста, – попросил я Бимона.

Он бросил взгляд через плечо, на телевизор. На экране шевелила губами какая-то блондинка. Титры внизу экрана поясняли: «Конни Фэрфакс, Касабланка». Конни что-то зачитывала.

Бимон шагнул вперед и повернул ручку громкости.

У Конни был красивый голос.

А у Латифы – красивое лицо. Кровь, сочившаяся из пореза, потихоньку густела.

– …переданное Си-эн-эн три часа назад молодой женщиной с арабской внешностью, – объявила Конни, и картинка сменилась на маленький черный вертолет, явно столкнувшийся с серьезными трудностями. Конни продолжала читать за кадром: – Меня зовут Томас Лэнг. Я принял участие в этой акции принудительно, под давлением секретных служб США, якобы для того, чтобы проникнуть в террористическую организацию под названием «Меч правосудия».

Картинка вновь вернулась к Конни. Та посмотрела в камеру и поднесла руку к наушнику. Мужской голос спрашивал:

– Скажите, Конни, а не они ли взяли на себя ответственность за стрельбу в Австрии?

Конни ответила: да, совершенно верно. Только это была не Австрия, а Швейцария.

Затем она вновь опустила взгляд на листок бумаги:

– В действительности же «Меч правосудия» финансируется одним западным торговцем оружием, связанным с некоторыми продажными офицерами ЦРУ.

Крики в коридоре поутихли, я обернулся и увидел Соломона. Тот молча стоял в дверном проеме и наблюдал за мной. Коротко кивнув, Соломон прошел в кабинет, осторожно пробираясь через обломки мебели. За его спиной маячило густое скопище рубашек-маломерок.

«Это правда!» – послышался вопль Умре, и я повернулся к телевизору – посмотреть, каким материалом они сопроводили его признания на крыше. Честно говоря, увиденное не особо впечатлило. Пара чьих-то дергающихся макушек. Из-за наложения фоновых шумов голос Умре звучал искаженно. Мне не удалось навести радиомикрофон четко на пожарную лестницу. Но тем не менее я смог узнать его записанный на пленку голос, – значит, смогут и другие.

– В конце своего заявления, – говорила Конни, – мистер Лэнг указал радиочастоту, на которой и была сделана эта запись. На данный момент нам пока не удалось опознать голоса участников событий, но есть мнение…

Я махнул Бимону:

– Можете выключить, если хотите.

Но он не захотел. А я не собирался с ним спорить.

Соломон взгромоздился на край стола Бимона. Секунду он смотрел на Латифу, затем перевел взгляд на меня.

– А тебе разве не надо, как у вас говорят, «скручивать» подозреваемых? – спросил я.

Соломон слабо улыбнулся.

– Да нет, в общем. Мистера Умре и так скрутило по полной, а мисс Вульф сейчас в надежных руках. Что же до мистера Рассела П. Барнса…

– Он управлял «Аспирантом», – сказал я. Бровь Соломона удивленно поползла вверх.

Или, скажем так, бровь осталась на своем месте, а вот тело чуток просело вниз. Судя по его виду, от сюрпризов его уже слегка подташнивало.

– Барни был вертолетчиком, когда служил в морской пехоте, – пояснил я. – В первую очередь из-за этого он и ввязался во всю эту историю. – Я осторожно отнял полотенце от лица Латифы: кровь больше не шла. – Как думаешь, отсюда можно позвонить?

Десять дней спустя мы возвращались в Англию на одном из «Геркулесов» Королевских ВВС. Сиденья оказались ужасно жесткими, в салоне было шумно, и никакого кино. Но я чувствовал себя счастливым.

Я был счастлив, наблюдая за спящим Соломоном: тот мирно посапывал в дальнем конце салона, подложив под голову свой коричневый плащ и сцепив руки на животе. Соломон был надежным другом всегда, но когда он спал, я чувствовал, что почти люблю его.

А может, я просто потихоньку разогревал свой любовный механизм, готовя его кое для кого еще.

Да, наверное, так оно и было.

Мы приземлились на военной базе в Колтишолле вскоре после полуночи. Целое стадо автомобилей сопровождало нас, пока самолет выруливал к ангару. Люк с лязгом открылся, и на борт поднялся холодный норфолкский воздух. Я с наслаждением втянул его в себя.

Снаружи ждал О’Нил – руки глубоко засунуты в карманы пальто, плечи вздыблены. Увидев меня, он дернул подбородком, и мы с Соломоном проследовали за ним в «ровер».

О’Нил и Соломон сели спереди, я же скользнул назад – не спеша, желая насладиться моментом.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответила Ронни.

В машине повисла приятная пауза, во время которой мы с Ронни, улыбаясь, кивнули друг другу.

– Мисс Крайтон очень хотела присутствовать при вашем возвращении. – О’Нил елозил перчаткой по запотевшему стеклу.