— Ну и что встал?! — снова послышался окрик Кортеса, перекрывающий грохот аркебуз. — А ты, да-да, ты, в плаще, куда собрался? А ну марш на стену!

Ромка выдохнул с облегчением, схватил толстое древко и побежал к лестнице.

Бой разгорелся не на шутку. Фальконеты, арбалеты и аркебузы палили не переставая. Высовываясь за парапеты, бойцы шуровали копьями и алебардами, как черти в котлах со смолой, отбрасывая приставные лестницы и скидывая с них индейцев. Те, у кого оружие было покороче, прикрывали их щитами от туч стрел и камней.

Один солдат, схватившись за лицо, завалился назад. Ромка перепрыгнул через него, звякнув наплечниками кирасы о доспехи товарищей, поднял копье и замер.

Такого он не видел никогда. Вся большая площадь перед дворцом была запружена морем людских голов, над которым волнами колыхались перья, плюмажи и просто распущенные черные волосы. Передние ряды то наступали, то откатывались от стены как морской прибой. Люди тащили лестницы, кидали камни, стояли так плотно, что не все могли даже поднять руки. Они исступленно выкрикивали бранные слова, грозили и вели себя как бесноватые. Каждый залп обороняющихся выкашивал из их рядов десятки человек, но обозленные мешики только смыкали ряды, зачастую насмерть затаптывая раненых.

Ромка моргнул. Длинная лестница по дуге приближалась прямо к тому месту, где он встал. Несколько индейцев, гроздью повисших на ее конце, кричали и размахивали дубинками. Молодой человек выставил вперед копье и, подгадав момент, двинул его вперед. Промахнулся. Острый наконечник вонзился в перекладину и, расщепив ее, застрял. Древко вырвалось, ободрав ладони, и, с силой хлестнув по парапету, застопорилось. Лестница замерла вертикально. Индейцы перестали дышать, боясь нарушить хрупкое равновесие. Замер и Ромка, не представляя, что теперь делать.

В воздухе с визгом пронеслось пушечное ядро. На том месте, где были люди, веером распустился цветок из щепок, обрывков веревки и брызг крови. Повисел секунду, переливаясь всеми оттенками алого, и водопадом обрушился вниз. Копье дернулось в руках, потянуло за собой, чуть не утащив Ромку следом.

— Держись, растяпа! — Кто-то прихватил его сзади за пояс и дернул назад.

Оторвавшиеся было подошвы снова утвердились на полу. Пред лицом вырос деревянный щит, в который с той стороны глухо стукнулись несколько камней. Об стену ударились рога лесницы, выбив алебарду из рук одного бойца. Обезоруженный, он схватил за палки и, налегая всем телом, столкнул лестницу вбок. Стрела с белыми перьями ужалила его в горло, выбив из него хрип и фонтанчик крови. Рухнув в полный рост, безымянный герой перевалился за край и исчез во дворе.

Еще одна лестница стукнулась о парапет. Как чертик из табакерки с нее соскочил индеец и приземлился на плиты стены. До того как он успел утвердиться на ногах, Ромка схватил копье погибшего и махнул им как палкой. Индеец получил удар по спине, пробежал несколько шагов, не удержался и тоже слетел вниз.

Молодой человек сунул копье за стену, кто-то ухватился за наконечник и потянул. Ромка рванул на себя. Копье подалось неожиданно легко, он потерял опору и растянулся на плитах. Чей-то сапог наступил ему на руку. По кирасе звякнул камень. Ромка перевернулся на живот, цепляясь за чьи-то ноги, поднялся на четвереньки, схватился за парапет и встал. Стрела ударила в центр нагрудника. Вторая попала в плечо, третья щелкнула по камням перед ним.

Кто-то отдернул его назад, прокричал что-то неразборчивое, сунул в руки алебарду и снова толкнул вперед, к краю. Ромка ухватил тяжелый топор и с размаху рубанул кого-то по руке. По лестнице. По голове. Снова по руке. Он работал, как молотобоец в кузне, поднимая и опуская отточенный серп алебарды.

В белые барашки сгоревшего пороха стал вплетаться другой дым, куда более густой, черный, удушливый. Темный столб рос, расширялся, ел глаза и свербил в ноздрях. Над стеной поднялось жаркое пламя, нагревая броню и опаляя брови. Выкурить решили?

Ромка замахал руками и заорал канонирам, указывая вниз. Те не слышали за грохотом. Молодой человек махнул рукой стоящим рядом солдатам, чтобы были начеку, и побежал, укрываясь от стрел и камней. Глиняная плошка с горящим маслом стукнулась о стену. Прыснули во все стороны огненные брызги. Еще одна, крутясь в воздухе, перелетела через стену и разбилась о каменные плиты двора.

Домчавшись до батареи, он схватил за руку незнакомого капитана артиллеристов из команды Нарваэса и показал вниз, на разложенный под стеной костер, в который индейцы бросали вязанки сырой соломы и тряпки, пропитанные ароматным храмовым маслом. Тот развел руками, мол, так низко опустить стволы нельзя. Ромка скатился по лестнице во двор. Еще утром он заприметил несколько колодцев, которые испанцы прорыли в поисках воды. Вода в них действительно была, но соленая, и пить ее было невозможно, а вот потушить огонь — вполне.

Перед Ромкой вырос Кортес:

— Опять ты тут!

— Мешики обложили стены хворостом, облили маслом и подожгли. Тушить надо. Колодцы…

— Некому тушить, — помрачнело лицо Кортеса. — На стенах людей не хватает.

— Раненые есть, которые двигаться могут. Пусть расположатся цепочкой и передают ведра друг другу. Надо хоть немного пламя сбить, а то камни нагреются, вообще не подойти будет. Потом кладка не выдержит и осыплется к черту.

— Понял, сейчас сделаю, — потеплел голос капитан-генерала. — А ты давай обратно.

Минут через пять ведра пошли. Стрелки сосредоточили огонь на подступах к кострищу, и скоро пламя было обрамлено бруствером из человеческих тел.

Ромка оказался последним в цепочке, прямо над огнем. Нацепив на левую руку легкий круглый щит и натянув поглубже шлем, он подхватывал ведро, опрокидывал его за парапет и тут же отдавал обратно. Жар нестерпимо кусал руки, опалял лицо. То и дело в щит ударялись камни и стрелы. Он часто поскальзывался на скользких от воды камнях, а один раз даже упал, больно зашибив локоть. Постепенно огонь начал утихать — видимо, стрелкам удалось пресечь приток вязанок и тряпок, и вскоре к парапету стало можно подойти. Зато дальше к востоку появился новый очаг, и обессиленным раненым пришлось буквально ползти туда.

Как только стена немного остыла, индейцы снова пошли на штурм. Ромка плохо помнил, что происходило дальше. Перекошенные лица, брызги крови, деревянная усталость в плечах, боль в рассеченной скуле, крики раненых, хрипы умирающих, грохот артиллерии и пронзительный свист стрел мешались в его голове в страшном хороводе войны.

К вечеру атаки стали слабеть и совсем прекратились с наступлением полной темноты. Толпы индейцев растворились в темных улицах, оставив у стен тела, тлеющие остатки осадных костров и мостовые, скользкие от пролитой крови.

Смертельно уставшие конкистадоры и без команды попадали кто где стоял. Некоторые, у кого ранения были не тяжелые, прямо тут брались за перевязку. Многие, наплевав на синяки и царапины, засыпали, и не думая спускаться вниз. Ромка возблагодарил бога за то, что в стене не оказалось больших проломов и не пришлось срочно искать, чем бы их заделать, привалился спиной к теплой от огня кладке и задремал.