— Прости! — вдруг сказала Ирина и пустила слезу: — Я, дура, и вправду забыла. Я ведь дала тебе индульгенцию… Но ты — молодец, Турецкий! — Она достала платок из сумки, вытерла глаза и попыталась улыбнуться: — Такую бабу приворожил! Родственницу к тому же. Я тобой горжусь!

Турецкий переминался с ноги на ногу. Правильней было бы поскорее уйти: с дочерью повидался, с женой поссорился — семейный долг, считай, выполнил, пора на работу. А там Ирина остынет, и можно будет ей запудрить мозги — не впервой. Однако Турецкий не трогался с места. Во-первых, объявили, что конкурс заканчивается, через пять минут начнут подводить итоги, а во-вторых, может, по поводу долгой разлуки Ирина оттает быстрее обычного и не придется переносить неприятную беседу на потом.

— Слушай, Саша…

Не Турецкий уже, Саша — хороший признак…

— Неужели ты прямо в Германии Качалову из-под носа Фроловского и всей его свиты увел?

— О чем ты говоришь, Ириш, честное слово! — сделал невинное лицо Турецкий. Как назло, в голову лезла квартира с двумя дюжинами часов в Мюнхене и оторванные колесики буржуйских кресел.

— Не прибедняйся!

Нинка закончила рисовать и радостно махала ему рукой. Она стояла в каких-то десяти шагах, но подходить и не думала — ждала, пока авторитетное жюри оценит ее труды.

Жюри трудов не оценило, директор сказал ей: «Очень хорошо, что ты так любишь своего папу» — и пошел дальше. Нинкина учительница добавила: «Молодец, Турецкая!» — и последовала вслед за начальством.

Нинка подошла насупленная. «Если сейчас она тоже разрыдается, я не выдержу», — подумал Турецкий. Дочь хотела ласки, но, видимо, стеснялась скопища народу, поэтому начала дергать его за рукав вниз. Турецкий присел и поцеловал ее в щечку. Нинка покосилась на мать и зашептала ему на ухо:

— Мама запретила мне приставать к тебе с глупостями, но я все равно пристану. Ты привез мне колготки, как у Клавы Шиффер, ты ведь был у нее в Германии?

Настя Родичева в траурном кожаном платье лежала на диване и слушала «Турецкий марш». В ее шикарной четырехкомнатной квартире на Тверской шел обыск.

Понятые — престарелый сосед-профессор и девушка-дворник, явно из московской лимиты, глазели вокруг, разинув рты. Нет, в квартире не было понятных человеку, выросшему в советском обществе, богатств — хрусталя, золота, стенок черного дерева, фальшивых картин Рембрандта, концертных роялей с клавишами из слоновой кости. Нормальная удобная мебель, ковровые покрытия, обычные, даже не галогеновые светильники. Но по количеству разнообразной аппаратуры квартирка могла сравниться разве что с космической лабораторией из западного фантастического фильма. Тут Настя не скромничала: вычстанция Альфа, мониторы на 32 дюйма, собственная спутниковая связь, цветной лазерный принтер формата A3, сканер сверхчувствительный: 24/96 тысяч точек на дюйм. В сравнении с этим остальные прибамбасы: устройство голосового ввода, аэромышь, магнитооптические дисководы и видеобластеры выглядели просто детскими игрушками.

Муровские оперативники перетряхивали шкафы и ящики столов, хотя в этом и не было особой необходимости: Родичева ничего не скрывала. На стеллажах выстроились бесконечные ряды компакт-дисков, на корешках которых можно было прочесть названия типа «МУР, локальные сети», или «Интерпол, Гонконг», или «ЦРУ, АНБ», и были это не просто названия. На дисках действительно хранились мегабайты, гигабайты и терабайты информации, выкачанные из взломанных сетей по всему миру. Там же обнаружился и компакт с исходниками так доставшей всех компьютерной игрушки «Кремлин тим».

Полстены над диваном занимала распечатанная в цвете купюра достоинством в миллиард.

— А может, хватит? — Турецкий нажал кнопку прямо на лазерном проигрывателе и вынул диск.

— А то что? — фыркнула Родичева. — Вы меня тоже из пистолета?!

— Ведите себя пристойно, — вежливо попросил Грязнов.

— Молчал бы уж в тряпочку, — огрызнулась она.

Грязнов, желая прекратить зарождающийся скандал, произнес очень официально:

— У вас еще будет возможность высказаться, а пока я попросил бы не шуметь и не мешать работать.

— Да пошел ты! — Родичева уселась на диване, скрестив ноги по-турецки и, дотянувшись до другого пульта, включила телевизор, потом видеомагнитофон, кондиционер, вентилятор. Грязнов просто сходил и вырубил пробки.

— Я последний раз прошу вас успокоиться, иначе нам придется заканчивать здесь без вас.

— А меня вы отправите в каталажку и будете трахать всем личным составом МУРа, да? — заявила Настя, срываясь на крик. — Что вы еще умеете? Стрелять во всех, кто вам не удобен, и трахать все, что движется?!

Грязнов подал ей стакан воды.

— Я вполне понимаю ваше горе…

— Еще скажи: разделяю. Скорблю безутешно и посыпаю голову пеплом.

Грязнов метал в Турецкого раздраженные взгляды: ну сделай же что-нибудь! Турецкий хотел сказать что-то ободряющее, успокаивающее, а получилось черт-те что:

— Возможно, сами того не желая, вы стали пособницей убийцы, но…

Настя истерически расхохоталась:

— Проницательный ты мой! Осуждает он меня, жалеет, сочувствует! Да тебя самого жалеть надо. Трахала тебя твоя Верочка, а ее — мой папуля трахал, и ты, сам того не желая, по принципу транзитивности… Ну, ты в курсе.

Сосед-профессор от смущения прятал глаза, девушка-дворник, напротив, восхищенно ловила каждое слово, Турецкий стоял как оплеванный.

Грязнов все-таки вызвал наряд, и Родичеву увезли. Оперативники заканчивали паковать вещдоки преступной деятельности хозяйки квартиры, а Турецкий ушел на кухню: нестерпимо хотелось если не выпить, то хоть покурить.

А счастье было так возможно… Пригрел змеюку на своей груди… Сердце красавицы склонно к измене… Судорожно затягиваясь сигаретой, Турецкий гнал из головы глупые фразы, извергавшиеся из глубин памяти. Его колотило, он с огромным трудом сдерживал желание что-нибудь с треском разбить или набить кому-нибудь морду. Сигарета обожгла пальцы, и он, швырнув ее в раковину, тут же закурил новую.

Как она могла?! А сам ты куда смотрел, болван, дубина стоеросовая? Чем думал? Розанову грузил: не бывает такого, умницы-красавицы на серых мужиков просто так не западают, только корысть или жизненная необходимость могла заставить ее лечь к вам в постель…

— Да брось ты! — Грязнов появился на кухне с бутылкой бренди. Оперативники уже уехали, а он только что проводил понятых и, облазив по новой все шкафы, так и не нашел ничего лучшего. А друга нужно было спасать незамедлительно. — Все это просто бред растревоженного сознания, ей плохо, она и другим скорей жизнь травить. Плюнь.

— Не буду я пить, — хмуро сообщил Турецкий, с остервенением раздавливая в пепельнице очередной окурок.

— Ну, извини, ничего поинтересней тут не нашлось. Хочешь, сгоняю за «Юбилейным»? — участливо предложил Грязнов.