Агния, после короткого разговора с полицией, «ушла» надолго. Начался кризис. Сознание и подсознание переплелись. Ей снился сон, что она лежит в больничной палате под кислородной маской с множеством пластиковых трубочек и проводов, связывающих ее с целой горой медицинских приборов… А наяву она вновь и вновь оказывалась в Манхэттене, у красного кирпичного здания, поворачивалась и видела брата на другой стороне улицы. Снова и снова срывалась с места и бежала, бежала, бежала к нему!.. Но каждый раз что-то темное, жесткое и холодное преграждало путь. Она не могла разобрать – что. Куда-то летела, а в уме прокручивалось с огромной скоростью одно и то же: детство, счастье, мама, поцелуи, игрушки, елка, свечи, торт, бантики, папа, подарки, книги, рассказы, кино, весна, зоопарк, сказка-Россия, несчастье, бутылки, вино, скандалы, объедки, слезы, сигареты, пожар, капля, боль, боль, боль, надежда, отчаянье, злоба, сны, месть, жертва, брат, брат, брат… Агния открывала глаза и, словно на испорченном экране, видела плывущую добрую улыбку брата. Он стоял над ней – торжественный и таинственный, в больничном халате, с цветами в руках, как часовой, охранявший заповедную святыню.

– Брат, – всегда шептала она похожие слова, – я тебя нашла… Я тебя лю… – каждый раз недоговорив, девушка вновь проваливалась в запредельную реальность, где ее ожидала Синильга у здания из красного кирпича. И все начиналось сначала.

Из очередного круговорота сознания-подсознания Агния выносила все большую решимость – жить. В полной тишине звучали и звучали слова брата: «Я не верю, что ты умерла».

«Он не верит, что я умерла, – повторяла про себя Агния, – значит, я жива. Жива!»

Пришла зима. Наступил холодный и ветреный декабрь.

Агния выжила.

Кризис миновал. Она открыла глаза в тот мир, где казавшееся сном оказалось реальностью. Она больше не чувствовала, что куда-то летит, ее тело статично покоилось на больничной кровати, изображение не двоилось, рядом был брат…

* * *

Чтобы быть ближе к сестре, Музыкант прекратил свои поездки по стране и снял жилье в Нью-Йорке.

По мере того, как Агнии становилось лучше, Музыкант все дольше засиживался у нее. Они делились историями из жизни, поверяли секреты, вспоминали об отце, не могли наговориться и насмотреться друг на друга. Разница была лишь в том, что Музыкант откровенно рассказывал про своих друзей – Синильгу и Лазаря, в то время как Агния была более сдержанна. Трогательно было видеть, как старший брат играет сестре на гитаре, а та плачет. Затемненные очки при брате Агния не носила, она его не стеснялась.

Больную навещал не только Музыкант. Однажды пришла Николаина, принесла болгарское варенье из лепестков роз и рассказала о происшедшем в Си-Клиффе. Наведался и мистер Маршалл. Агния была ему очень рада. Как на духу, она рассказала обо всем случившемся. Ее уверенность, что Маршалл простит любимую ученицу, оправдалась. Он поздравил Агнию с обретением старшего брата, но предупредил, чтобы она не забывала о своем посвящении, которое поставило ее выше всех человеческих отношений, не исключая родственные. Маршалл пожурил Агнию, что она с самого начала не открылась ему. По его словам, он пошел бы ей навстречу, своей властью отменил бы жертвоприношение Синильги и помог встретиться с братом.

Закончил он несколько туманно:

– А вообще история архизагадочная. Как знать, быть может, жертва в тот день все же была принесена? Синильга действительно не являлась самой жертвой, а лишь путем, ведущим к жертве… И, возможно, не к одной жертве. Так что в целом я доволен.

В одно из посещений Музыкант спросил сестру:

– Можно, тебя навестит Лазарь? Он хочет попросить прощения. Ты не представляешь, что он пережил за последнее время. Ведь он не знал, что ты моя сестра и что это ты фактически спасла Синильгу. Понимаешь, он готов был на все, чтобы вызволить свою… э-э-э, своего очень близкого друга, Синильгу. А теперь из-за того, что чуть не убил тебя, он сильно страдает.

– Чуть не убил!? Это хваленая христианская любовь? Нет, ему нельзя приходить. Я наслышана о его подвигах в Си-Клиффе. Он там чуть всех не перерезал. Пусть даже не надеется, я его никогда не прощу.

– Но ведь ты фактически спасла ситуацию, сказав полицейским, что сама очутилась под машиной…

– Вот и хорошо, что спасла. Ничья: один – один. Теперь никто не может возбудить против Маршалла и меня уголовное дело за Синильгу. Если я дам показания, что Лазарь покушался меня убить, ему крышка.

– Послушай, да ведь никто не собирается заявлять в полицию на Маршалла и на тебя. Может быть, все же позволишь Лазарю прийти? Разок. Увидишь, какой он. Мне он говорил, что вся эта история, связанная с похищением Синильги и с тобой, в очередной раз его убила. Поверь, он и так уже не раз умирал и много натерпелся на своем веку. Слишком много для одной жизни. Быть может, еще капля боли, и его сердце не выдержало бы… Пожалуйста, не обижайся на него. Видишь ли, зло непобедимо не потому, что его не может победить герой. Герой может внешне его победить и истребить. Зло непобедимо тогда, когда ему удается найти уголок и притаиться в душе героя, – подумав, Музыкант добавил: – Впрочем, и наоборот. Если во тьме остается хоть одна искра света…

– Он много натерпелся? А мы с тобой не страдали? Мы?! Брат, наши понятия о добре и зле слишком разные. Мы так долго искали друг друга не для того, чтобы расстаться из-за несхожести взглядов. Пусть я спасла твоих друзей, но, пойми, я – в колее. У меня тоже есть друзья или даже больше, чем друзья. Я не собираюсь изменять свою жизнь. Она мне нравится. Все непросто.

– А зачем усложнять то, что как раз довольно-таки просто? Мне, как брату, ты можешь сказать, что тебя мучает? Почему тебе оказалось по пути с Маршаллом?

– Что мучает?.. – выражение лица Агнии стало горьким. – Хорошо, скажу. Меня мучает, что я не просила меня создавать. У меня никто не спрашивал, хочу я перейти из небытия в бытие или нет. За меня все решили. Меня создали и поместили в некую среду обитания, где я чувствую себя подопытным кроликом. Создавший меня проводит разные опыты надо мной, создает специальные ситуации и смотрит, как я из них выйду, согласно его ожиданиям и наставлениям или нет. Задания сложные. Например, мне бросают очень вкусную сладкую морковку, я имею в виду физические и душевные удовольствия, и говорят: «Не вздумай к этой морковке прикасаться. Пусть она лежит всегда перед тобой, но пользоваться ею нельзя». В этом мире я постоянно обречена на страдания: видишь, лежу, вся в гипсе и бинтах, у меня болит тело, а еще эта рана, – она указала на свою незаживающую язву. – Часто мне угрожает опасность, я должна где-то добывать корм, выполнять законы крольчатника, которые мне не нравятся. Другие кролики в большинстве своем агрессивны или безучастны ко мне, ведь им самим нужно выжить. Если я буду плохой подопытной и не справлюсь с поставленными задачами, то мой Экспериментатор обещает, что за это я буду вечно мучиться после смерти… Еще есть вариант: я должна покаяться в том, что не справилась с поставленными задачами, и признать себя виноватой. Но своей вины я не вижу, ведь я не просила меня создавать и давать какие-либо задачи… А вы, христиане, почему-то говорите, что Экспериментатор добрый. Я тут не замечаю никакой доброты. Лично я хотела бы вернуться в небытие, чтобы не мучиться, но это невозможно, потому что смерть – это не развоплощение, а лишь начало вечных мук плохих кроликов. Проси – не проси о возвращении в небытие, Экспериментатор твердо сказал, что развоплощений не будет и возврат в небытие невозможен. Вот, вы говорите о свободе, говорите, что Экспериментатор дал нам свободу выбора. Но изначально свободу выбора он нам не дал. Мы принудительно были созданы. Стало быть, нет свободы, а где нет свободы – не может быть и искренней, нелицемерной любви. Нам остается принять навязанную нам схему жизни и просить Экспериментатора о помиловании и о том, чтобы Он даровал нам вечное блаженство. Но, проси – не проси, Экспериментатор твердо сказал, что спасутся не все! Все равно будут те, кто не спасется. А какая гарантия, что я не окажусь в их числе?.. Так ли уж сложно понять Сатану, восставшего против злого Экспериментатора?