Я с трудом различал темный силуэт несчастной: видение, промелькнувшее передо мной, казалось более реальным, нежели окружавшая меня действительность. Желая избавиться от наваждения, я тряс головой, подпрыгивал на месте и вскоре достиг цели: видение рассеялось, и воцарилась мертвая гнетущая тишина. В тот миг мне показалось, что на земле остались только мы одни — эта женщина и я.

Не знаю, как долго продолжались мои видения — секунду или вечность. Но в какой-то миг жизнь остановилась, толпа замерла и замолчала, а воды Гаронны, замедлив свой бег, застыли, словно превратившись в мрамор.

И тут раздался хохот, раскаты которого, похоже, докатились до самого солнечного шара, медленно опускавшегося за крыши домов квартала Базакль, и ускорили его исчезновение. Хохотал Ансельм Иснар, палач, и хохот его звучал странно и бессмысленно. Почему он хохотал? Не знаю, но в ту минуту мне показалось, что смеялось и торжествовало само зло, и этот смех зла мгновенно рассеял мои видения. Толпа пришла в движение, из ее глоток вырвались тысячи выкриков, а воды Гаронны продолжили свой бег.

Без сомнения, Ансельм Иснар смеялся, потому что замыслил совершить дурное дело. И он его совершил — рывком сдернул с осужденной плащ.

Едва жалкое бледное создание, мигая глазами, предстало перед толпой, как я, побуждаемый внутренней силой и уверенностью в своей избранности, стремительно, словно у меня выросли невидимые крылья, бросился между женщиной и палачом и так резко оттолкнул палача, что тот упал и покатился к парапету.

От изумления все замерли; первым рванулся ко мне сын палача. Все предшествующее время он вместе с одним из помощников прикреплял к концу принесенного ими шеста сеть, куда предстояло посадить злосчастную женщину. Теперь, отбросив сеть, он шагнул ко мне, но я взглядом остановил его. Мне даже показалось, что он не просто отступил, а отшатнулся, словно обжегся о горячие угли.

Со всех сторон понеслись крики. Чего надо этому типу? Зачем он хочет лишить людей развлечения?

Капитан узнал меня, и на лице его отразилось изумление. Для него я все еще был нотаблем, достойным жителем Тулузы; судя по его взгляду, мой поступок он приписал безумию.

Впрочем, я действительно вел себя как одержимый — одержимый Господом. Загадочная сила, пробудившаяся во мне, полностью подчинила меня себе. С неведомой мне прежде интонацией я приказал капитану освободить стоявшую рядом женщину, и в знак того, что теперь она находится под моей защитой, простер над ней руку. Приказ мой одновременно был адресован и окружившим меня солдатам.

Воодушевивший меня Господь знал: нельзя уповать на солдат, ибо души их заперты на замок. И прежде чем люди в доспехах сообразили, что к чему, я обратился непосредственно к толпе.

Не помню, что я тогда говорил. В сущности, слова значения не имели, и я легко мог нести любую околесицу. Важны были исходившие от меня энергия и сила убеждения. Шагнув вперед, я схватил за шиворот какого-то ошарашенного моим напором субъекта и принялся страстно увещевать его. Я чувствовал: власть, которой я обладал, была сравнима только с пламенем. Моя речь околдовала слушателей такими словами, как «любовь», «страдание», «Иисус Христос», которые я, словно заклинания, беспрестанно повторял.

Надо сказать, толпа, запрудившая мост, на мой взгляд, состояла из сплошных висельников, среди которых не было ни одного жителя Тулузы. Поглазеть на наказание шлюхи явились подозрительные обитатели предместья Сан-Сюбра, Пре-Монтарди и улицы Аш, где, как известно, проживали в основном публичные женщины, мужчины, существовавшие за счет этих женщин, а еще проходимцы с острова Тунис, спившиеся мавры с отвислой посеревшей кожей и чернорожие цыгане с косами почти до пят. И так как для них публичная пытка являлась всего лишь поводом для веселья, я предложил повеселиться, спасая несчастную женщину.

Жизнь наша полна неожиданностей, и никто не может с уверенностью сказать, какой оборот примут события даже через пару минут. Из толпы выскочил какой-то человек и, согнувшись, словно тараном, головой ударил капитана в живот. Солдаты выставили вперед пики. Толпа, возжаждавшая освободить осужденную, всколыхнулась и швырнула всех стоявших в первом ряду — в том числе и меня — на эти пики. Сквозь нестройные вопли послышался шум падающего тела, потом тело перевалилось через парапет и с громким всплеском погрузилось в воды Гаронны. Возбужденная толпа восприняла всплеск как сигнал к наступлению, и вскоре нахлынувшая человеческая волна смыла и разметала солдат и, отступая, увлекла за собой меня и женщину в рубашке, которая, словно утопающий в бурном море, вцепилась в меня, как в свою последнюю надежду. К великому изумлению, я услышал, что она повторяет мое имя: «Мишель!» — с такой радостной интонацией, словно знает меня всю жизнь.

Оглядевшись, я заметил губастого великана с расплющенным носом и узнал в нем Меригона Комбра, владельца знаменитого притона на улице Мулен и самую популярную личность среди тулузского плебса. Размахивая руками, он со знанием дела отдавал приказания, и любому, кто видел его в ту минуту, становилось ясно: мятеж — это его стихия. Недаром он возглавлял шайку убийц Дюранти, а каждый, кто хотел за приемлемую плату подыскать наемного убийцу, всегда обращался к нему за помощью.

У меня не было времени разбираться со своими чувствами. Чьи-то руки подхватили меня и поставили на дощатый помост, предназначавшийся для дна сетчатой клетки, в которой осужденную должны были опустить в реку. Эти же руки приподняли цеплявшуюся за меня женщину и поставили ее рядом со мной. Рубашка несчастной разорвалась, волосы космами падали на увядающие плечи. Она шепотом повторяла мое имя, и волнение придавало ее голосу поистине влюбленные интонации.

Среди множества звучавших вокруг нас криков явственно преобладали опасные призывы: «Смерть капитану!», «Долой Ла Майнад!», «В воду их!». Скользя взором по повернутым в нашу сторону разгоряченным лицам, я услышал:

— Смотри, это же епископ, у него в руке посох! Да нет, это святой!

Сжимая в руке любимую дорожную палку, я стоял рядом с полуобнаженной грешницей и с грустью думал, что сейчас я, пожалуй, больше всего напоминаю глупого короля, возведенного в сан пастыря несчастного обезумевшего стада. Я отчаянно искал взором Торнебю, но его нигде не было.

Вдалеке бежали люди. Многие прыгали в лодки и гребли по течению, рассекая темные вечерние воды.

Кое у кого в руках появилось оружие. Ватага высоченных мужчин со злобными лицами рассеялась по пустырю, вытянувшемуся вдоль берега со стороны Сан-Сюбра. Наткнувшись на аккуратно сложенный штабель балок, предназначенных для строительных работ, они немедленно разобрали их и соорудили возле спуска с моста баррикаду. Я смотрел на них, и мне казалось, что я вижу великанов, творящих злое дело, на которое сам только что их подтолкнул. Откуда-то мерным шагом вышли два похожих друг на друга молодых человека, видимо братья, одетые, как одеваются мясники. На плечах они несли аркебузы. Упершись коленом в землю, они неспешно подожгли фитили, все вокруг внезапно стихли, ожидая, когда прогремит выстрел.

В надвинувшихся сумерках там и тут загорались факелы. Доносившиеся издалека выкрики ничего хорошего не предвещали, и я решил незаметно соскочить с помоста и затеряться в толпе.