– Семьдесят пять узлов без форсажа, – подвела итог Молчунья. – На форсаже даст все девяносто. Но в газовой подушке, разумеется.

– А в нормальном режиме, без перегрузок?

– На шестидесяти турбины работают без перегрева. Можно переть сколько угодно.

– Отлично, – улыбнулся я. – Значит, Долговязый нас не догонит и уши не надерет. Ну сбавляй, сбавляй! А то не хватало еще, чтобы ты турбины перегрузила.

– Ничего с ними от получаса не сделается. Надо на повышенных оборотах аккумуляторы подзарядить.

Бронированный болид батиплана пронизывал глубину, подобно китообразному, прощупывая пространство ультразвуковым локатором. Чтобы иметь информацию об окружающем пространстве, я развернул кресло спиной к Молчунье и запустил стрелковый комплекс, укомплектованный отменным навигационным набором. Огромным удовольствием было смотреть, как один за другим на панели передо мной вспыхивают разноцветные светлячки индикаторов. Секунд через десять на главном прицельном планшете появилась надпись о готовности всех систем, Кормовой сонар показывал, что Молчунья ведет аппарат на высоте пятидесяти метров над дном. Рельеф под нами не отличался разнообразием – бесконечное базальтовое плато, покрытое толстым слоем илистых отложений. Однако мне недостаточно было сухой информации от сонара, и я раскрыл бронированные веки, прикрывавшие кормовую обзорную полусферу. Отыскав клавиши включения стрелковых прожекторов, я послал назад два тугих луча света, похожих на фотонные струи фантастического космического корабля. Турбулентный след за нами чуть фосфоресцировал, а потоки света делали его особенно осязаемым. Иногда на огромной скорости мимо пролетали перепуганные придонные обитатели – рыбы, большие медузы, стайки кальмаров и мелких рачков.

Насладившись этим зрелищем, я сомкнул броневые створки и взялся изучать подотчетное вооружение. Арсенал годился не просто для разведки, а для серьезной разведки боем. Скорострельная гарпунная пушка с магнитным приводом числилась на «Манте» главным калибром и представляла собой закрепленное на верхних броневых листах выдвижное спаренное орудие, способное отстреливать по пятьдесят гарпунов в секунду. Боезапас составлял три тысячи активно-реактивных гарпунов с химическим приводим. Это не шутка – шестьдесят секунд непрерывного шквального огня с дальностью поражения больше мили. При надобности, находясь на шельфовом дне, я мог поражать из этой пушки легкобронированные надводные цели.

Кроме того, на борту было четыре торпеды с зарядом в сорок килограммов морской смеси и дальностью хода до шести миль. Ими можно было управлять как дистанционно, прямо из стрелкового комплекса, так и задавать им цели по географическим координатам, что тоже иногда очень удобно. Под днищем, в носовой части батиплана, был закреплен выдвижной рамочный ракетомет калибра сорок пять миллиметров. Боезапас пятьдесят кумулятивных снарядов, дальность поражения до двух миль. Для надводного боя имелся выдвижной шестиствольный пулемет, точно как на амфибиях класса «КС-18». В общем, беззащитной «Манту» было трудно назвать.

Хотя, когда дело касалось Поганки, мощь вооружений теряла первостепенную роль. Ее штурмовали охотники классом повыше нас с Молчуньей вместе взятых. Даже Долговязый с Викингом и Рипли под руководством Жаба об нее зубы обламывали. Конечно, при прохождении охранной зоны оружие нам понадобится, но в непосредственной близости от Поганки вступят в силу законы, которых я совершенно не понимал. И единственным человеком, который мог прояснить ситуацию, была Молчунья. Хорошо, что на крейсерском марше к тридцать седьмой параллели у нас будет время обсудить не только это, но и многое другое. Нам предстояло провести в замкнутом пространстве батиплана не менее трех суток, прежде чем мы доберемся до места. Но решать самый важный в этой экспедиции вопрос я не спешил.

Утром третьего дня Молчунья положила «Манту» в дрейф на глубине семьсот метров, Забив балластные цистерны до состояния нулевой плавучести, она отключила турбины и прожектора, после чего в кабине воцарилась почти полная тишина, нарушаемая только шелестом системы жизнеобеспечения. Пахло перегретым пластиком, в темноте мерцали созвездия индикаторов и шкалы приборов.

– Двенадцать миль до охранной зоны Поганки, – сообщила Молчунья. – По горизонту, конечно. На удалении в шесть миль, сорок градусов по шкале, находится база «DIP-24-200».

– Поганка засела на глубине четырех километров, – напомнил я.

– Знаю. Но в сухом положении так глубоко мы не нырнем, раздавит.

– И что?

– Не хочется затапливать батиплан без серьезной необходимости. Если точнее, я не хочу надевать жидкостный аппарат.

Чего угодно я от нее ожидал, но только не этого. Надо же такое заявить, когда мы уже в двух шагах от цели, к которой стремилось столько людей!

– Я не смогу пройти всю охранную зону без серьезной огневой поддержки, – честно признался я. – Радиус зоны три мили. Дай мне хоть полторы преодолеть в батиплане, под прикрытием скорострельной пушки. Ты просто не видела, что там вокруг Поганки творится! А я видел. Там стада торпед и протяженные минные поля, без всякого преувеличения. Каким-то чудом мне удалось миновать эти ловушки в прошлый раз…

– Это было не чудо, – ответила глухонемая через синтезатор.

Вот оно! Вот и начался разговор, которого я избегал на протяжении всего пути. Тайна, относящаяся ко мне непосредственно, но которой владела только Молчунья.

– Что же, если не чудо? – спросил я.

– На тебе был знак.

– Опять ты туманно изъясняешься!

– Жестами трудно передать это, – призналась она. – Подожди.

Она включила штурманский свет, после чего достала из выдвижной секции стило и пачку карт Индийского океана. Перевернула их, а на обороте начала писать, Я наклонился, чтобы лучше видеть ее каракули. Оказывается, у нее была целая теория насчет Поганки, хотя это и немудрено, если учесть, какую роль этот старый, поросший ракушками биотех сыграл в ее жизни и жизни близких ей людей. Молчунья ненавидела Поганку. Жесты Языка Охотников не передают эмоции, а в петляющих строчках букв эмоции жарко горели – оказывается, Молчунья обладала неслабыми литературными способностями. Стило скрипело по тонкому пластику карты, а я читал остающийся за ним черный след.

По мнению Молчуньи, Поганка обладала изощренным разумом, развившимся за несколько лет в результате мутации под действием баралитола. Здесь у нас с напарницей не было разногласий. Понятно, что детонатором истории был Жаб, но на этот счет у нас с Молчуньей были несколько разные позиции. Я был уверен, что Жаб нарочно затопил «Голиаф» с грузом баралитола именно в этих водах, чтобы получить, а затем приручить опасный биотех. Мне казалось, что он заранее просчитал, что с разумной тварью будет легче вступить в контакт, чем с запрограммированным куском искусственной плоти. Молчунья же пыталась уверить меня в том, что Жаб собирался только уничтожить пиратов, потому и торпедировал «Голиаф», а о характере груза узнал много позже. Мол, узнав об этом, он вбил себе в голову, что несет ответственность за случившееся, после чего двинулся крышей на идее уничтожить им же созданную Поганку. На мой взгляд, сейчас не время было разбираться в тонкостях психологии. Мне интересно было другое – что стало причиной мутаций других биотехов, находившихся на расстоянии в тысячи миль от затопленного «Голиафа»? Могла ли Поганка на таком удалении сознательно изменить их в нужную сторону?