Епископ Саласар, стоявший за подобными рассуждениями, желал, чтобы над вторжением витал дух богослова Витории. Маттео Риччи и Микеле Руджьери из Салерно, итальянские иезуиты, ныне обосновавшиеся в Китае, считали, что должны оставаться там, где они были, пока не наступит канун вторжения. Но в ответ их попросили поделиться своими соображениями о том, чего можно ожидать от китайцев. Саласар тем временем сделался убежденным врагом Китая и стал публично вещать о том, что на Филиппинах китайцы «ввергают naturales в грех и разврат»‹‹745››.

Риччи придерживался иного мнения. Они с Руджьери отправились в Чжаоцин неподалеку от Кантона по приглашению губернатора и вице-короля провинции (должности указаны в тех терминах, какими тогда пользовались европейцы). Им выделили земельный участок для строительства храма, обещали свободу передвижения и защиту. Так в 1588 году началась одна из наиболее примечательных европейских авантюр (то есть приключений, без негативного оттенка). Руджьери затем вернулся домой и попытался убедить папу направить посланника в Китай. Риччи же остался в Китае, учредил иезуитские миссии в Чжаоцине, потом в Наньчане, столице провинции Цзянси, потом в Нанкине, южной столице Китая, и, наконец, в самом Пекине. Это стало возможным благодаря и поднесенному Руджьери подарку китайскому бонзе — замечательным часам, «чудесному крохотному механизму из латуни, отбивавшему время без всякого прикосновения к нему». Также в дар бонзе досталось несколько калейдоскопов. Эти предметы, как писал Хью Тревор-Ропер, были призваны «сделаться могучим инструментом духовного завоевания Китая»‹‹746››.

В марте 1587 года провинциалы признали, что завоевание Китая означает выделение большого числа новых энкомьенд, появление многочисленных новых должностей и титулов судей, герцогов, маркизов и вице-королей, создание университетов и монастырей, а также новых орденских миссий. При этом с самого начала предусматривалась едва ли не принудительная метисизация (смешение кровей), поскольку китаянки считались «чрезвычайно строгими, честными, заботливыми, верными и смиренными перед своими мужьями и обычно наделенными почтением, красотой и скромностью». Завоевание Китая, как полагали провинциалы, неизбежно повлечет за собой покорение Индии, Кохинхины[107], Камбоджи, Сиама, Молуккских островов, Борнео и Суматры. Словом, Испанию ожидало грандиозное триумфальное шествие.

Те, кто имел какое-либо представление о политике испанской империи, сознавали, что потребуется некоторое время на получение королевского одобрения для любых подобных планов; поэтому губернатор Ронкильо занялся приготовлениями к вторжению весьма неспешно. Фра Антонио Седеньо поручили возвести крепостную стену вокруг Манилы. Триста человек, которыми командовал Мартин Перес де Ольсабаль, прибыли в апреле в Манилу из Новой Испании. Теперь на острове насчитывалось свыше 900 аркебузиров. Затем приплыл из Баямо (третьего по величине города Кубы) Франсиско де Лухан с девятью десятками добровольцев, а помощником Лухана был один из представителей вездесущей семьи Рохас, Хуан Баутиста. Эти девяносто добровольцев стали первыми ласточками грядущего похода; не исключено, что Рохас грезил о маркизате Желтой реки, а Лухан мечтал сделаться герцогом Пекинским.

В конце декабря 1587 года фра Алонсо Санчес, «голос» монашеских орденов, наконец вернулся на родину и был принят королем Филиппом в Эскориале, причем аудиенция затянулась на два часа. Это событие вошло в анналы Общества Иисуса, поскольку ничего подобного прежде не случалось. Санчес передал королю меморандум под названием «О качествах и общем состоянии Филиппин». Документ включал в себя позитивные описания архипелага, и в нем приводились вымышленные сведения о богатствах, которые сулила полноценная колонизация. Вдобавок там упоминалось, конечно же, что острова являются плацдармом для вторжения в Китай. В своей беседе с королем фра Алонсо последовал наставлениям генерала ордена иезуитов Клаудио Аквавивы и не заводил речи о «китайском проекте». Но он оставил Филиппу доклад под названием «De la entrada de China en specific»[108], а позднее сообщал епископу Саласару и другим церковникам (доминиканцу Хуану Воланте и францисканцу Херонимо де Бургосу), что не обсуждал вторжение в Китай и даже не упоминал о нем, но «вручил его величеству свой тайный отчет». Этот документ, увы, похоже, не сохранился.

Следствием этой встречи стало учреждение короной в марте 1588 года особой комиссии (хунты) для изучения депеш фра Алонсо Санчеса и его рекомендаций, а также предложений церковных кругов Манилы. Доминиканец фра Мигель де Бенавидес умолял, чтобы его ордену позволили участвовать в работе этой комиссии. Но в конечном счете орган, которому предстояло принять решение об участи Китая, составили глава совета по делам Индий Эрнандо де ла Вега, потомственный государственный деятель; четыре члена совета Кастилии; Алонсо де Варгас, адмирал Хуан де Кардона, один из творцов великой победы при Лепанто и командующий галерным флотом Сицилии, опытный секретарь Хуан Идьякес и Кристобаль де Моура, главный португальский советник Филиппа. Также в состав комиссии вошел Педро Мойя де Контрерас, главный инквизитор Новой Испании и ее архиепископ. Среди этих людей Идьякес являлся сторонником фра Алонсо Санчеса и горячо поддерживал идею вторжения в Китай, Мойя пока не определился, а вот от карьериста Веги, закоренелого бюрократа, никто не ждал амбициозных государственных решений.

Неугомонный фра Санчес между тем подготовил третий меморандум для короля, под названием «Relación de las cosas specifices de la China»[109]. В этом документе он рассуждал об огромных богатствах Китая, которые желательно использовать на благо Испании. План вторжения и завоевания Китая он именовал «величайшим свершением, какое когда-либо осуществлялось на этом свете»‹‹748››. При этом, похоже, Санчес и теперь не стал вдаваться в подробности, а больше писал о важности военной силы для миссионерской деятельности в Китае.

В ходе обсуждения на заседаниях хунты в Мадриде значительное внимание уделялось вопросу о правомерности вторжения. Затем обсуждения на время прервали в связи с прибытием францисканца Херонимо де Бургоса и доминиканца Хуана Воланте. Эти двое затеяли новую дискуссию о проповедях и военной силе. Никаких стенограмм заседаний никогда не велось, но известно, что фра Алонсо повторял свой излюбленный довод: успешная миссионерская деятельность в Китае невозможна без военной поддержки. Он признавал, что в далеком прошлом изучение местных наречий творило чудеса, однако ныне слово требовалось подкреплять оружием. Достаточно вспомнить благое влияние оружия на христианизацию Америк в начале столетия‹‹749››.