– А что переносить будете?

– Сначала отдельный цельный предмет. Например, металлический брусок. Потом – совокупность объектов, например, маленький портативный компьютер. Дальше дело сегодня не зайдёт в любом случае. Но потом на очереди – мышь!

– Мышь-то не жалко? – спрашивает, смеясь, Варшавский и осекается. Завтра он собирается начать новую эру экспериментов на живых людях, а дочери задаёт вопрос, не жалко ли мышь.

И Майя хорошо чувствует его замешательство.

– Ну, мышь – это же мышь. Лучше скажи, ты готов к своему бою?

– Не знаю. Я пойму это, только когда выйду на арену.

– Удачи, гладиатор! – смеётся Майя.

Моритури те салютант, думает Варшавский. Перед его глазами ковыляют на смерть больные вринклом. Они готовы отдать свою жизнь ради жизни других. Он, Варшавский, в белых одеждах цезаря.

– Вам тоже, – отвечает Анатолий Филиппович.

– Ну, у нас рано или поздно всё получится. А у тебя – час «ч»!

– Это точно. Ладно, дел ещё много. Пока!

– Пока, па!

Майя откидывается на спинку кресла. Ей очень хорошо сейчас. Сегодня страшно интересный день. Пожалуй, самый интересный в её жизни. Наверное, завтра так же будет чувствовать себя отец.

Она проснулась очень рано, около шести утра, влила в себя чашку кофе и тут же погрязла в недрах сети. Доисторическая Новая Зеландия, тихая, спокойная, аккуратная – или всё-таки Япония периода цивилизации, опасная, но безумно интересная? В результате к девяти Майя примерно набросала две концепции путешествия. Разум говорил: для первой проверки – Новая Зеландия. А сердце звало в Японию. Или хотя бы на японские территории, например, в Маньчжурию, под власть японцев, где в 1920-е годы равно говорили на китайском, русском и японском языках.

В лабораторию она примчалась первой – ещё до Гречкина. Сейчас лаборатория уже бурлит. Гречкин, Певзнер и Ник корпят над машиной времени, Карл что-то рассматривает на чертежах. Дело Майи очень простое: наблюдать.

Она подходит к клети с мышами. До них дело сегодня и в самом деле не дойдёт. Она бросает мышам кусочек сыра. Те начинают комично драться, отбирая друг у друга лакомство. Смешно.

– Ну что, пробничек? – спрашивает Певзнер.

– Договорились же в двенадцать, – морщит лоб Гречкин.

– А ты на часы посмотри.

На часах – без пяти минут.

Карл подносит брусок. Певзнер берёт его. Его руки – в резиновых перчатках.

Машина выглядит красиво. Стоящий на основании цилиндр высотой около трёх с половиной метров, диаметром метра три. Внутри – непонятные переплетения трубочек, контуров, различных геометрических фигур. Певзнер аккуратно кладёт брусок на дно приёмной камеры. Камера не слишком просторная, но при желании туда может поместиться человек.

– Карл, ты всё ввёл?

– Не ввёл бы – не подал бы объект.

– Время?

– Минус одна минута.

– Координата?

– Всё о'кей.

Координаты задаются довольно сложно, как понимает Майя. Учитывается не только положение предмета относительно Земли, но также положение Земли относительно Солнца. И даже положение Солнца в галактике. Помимо всего прочего, на машине стоит автоматический ограничитель координат: объект не может выбросить в открытый космос или внутрь Солнца. Каждая секунда имеет заданный набор возможных координат, фиксирующих положение Земли в пространстве, и только в рамках этого набора можно задать местоположение объекта.

– Географически объект должен появиться в области моего стола. На высоте около полуметра.

– Ну-с, посмотрим.

На часах – 11.58. Все волнуются.

– А если не появится?

– Значит, мы не отправляли. Не отправим, – поправляется Марк.

В 11.59 над столом Карла ничего не появляется. Все молчат.

– Может, с расчётом ошиблись? – тихо спрашивает Карл.

В 12.00 Марк нажимает «пуск».

Управление машиной – через центральный компьютер, голографические кнопки висят в воздухе.

Внутри машины раздаются какие-то звуки. Через секунд десять всё затихает. Индикатор показывает: отправка завершена, можно открывать.

Марк открывает дверь трясущимися руками. Брусок на месте.

– И что? – Марк грозно смотрит на Карла.

– Я не ошибся, – уверенно отвечает тот. – Точно не ошибся.

Марк вызывает данные о координатах. Через некоторое время он констатирует:

– И в самом деле не ошибся. Что-то не так. Кстати, на камеру кто-нибудь смотрел?

Все качают головами.

– Раздолбаи.

Он вызывает изображение с внутримашинной камеры. Брусок не шевелится. В 12.00 – то же самое. Никакого движения. Хорошо видно свечение стен: лазерные пучки носятся по «торотылке».

– Повторим.

Все смотрят на действия Марка, как на колдовской обряд. Он снова закрывает дверь камеры отправки, снова нажимает на пуск. Координаты заданы. Снова пуск.

И снова ничего.

– Чёрт, – говорит Ник.

– Попробуйте мышь, – вдруг предлагает Майя. – Хотя бы будет понятно, есть ли структурные изменения. Брусок как был так и есть, а мышь должна умереть, если что не так.

– Здраво.

Карл приносит клеточку с мышью.

– В клетке?

– Давай. Наша задача – понять, работает ли хоть что-нибудь.

Карл извлекает брусок, ставит на дно камеры клетку.

– Давай.

На часах – 12.10.

Пуск.

Камера показывает мигание лазерных пучков. Мышь чувствует себя прекрасно. А потом мышь исчезает.

– О! – восклицает Певзнер.

– А куда мышь-то делась? Она должна была тут минуту назад появиться, над столом… – говорит Карл.

– Да ладно. Первый блин комом, но второй хоть как-то съедобен, – весело говорит Певзнер. – Мы же не ждали, что за два месяца с нуля построим машину времени?

– Вообще-то, ждали, – мрачно говорит Гречкин.

Карл возвращается к своему столу.

– Попытаемся в следующий раз задать что-нибудь другое.

В принципе, настроение не испортилось – вероятность неудачи с самого начала расценивалась гораздо выше, нежели вероятность успеха. Но надежда умирает последней.

– Ладно, господа, – подытоживает Марк. – За дело. Сейчас начало первого, у нас ещё целый день. Копаемся в схеме, пытаемся понять, что к чему. Может, попросту мощности ионного пучка не хватает, и какое-нибудь пёрышко машина бы перенесла.