* * *

Я составила план, предполагающий непосредственное привлечение к моей деятельности доктора Модели.

Сегодня я подробно изложила ему результаты своих наблюдений за Аделиной, заметив, что данный тип психического расстройства не встречался мне ни на практике, ни в специальной литературе. Дабы не быть голословной, я сослалась на ряд научных трудов по психологии и физиологии близнецов, а также на исследования более общего характера, и, судя по выражению лица доктора, он был весьма впечатлен. Смею надеяться, что теперь у него сложилось более благоприятное представление о моих способностях и эрудиции. Когда выяснилось, что одна из упомянутых мною работ ему неизвестна, я в порядке ознакомления резюмировала ее основные идеи, попутно отметив в ней ряд противоречий и указав пути их преодоления, а напоследок представила собственные выводы и рекомендации.

Выслушав мою речь, доктор с улыбкой предложил: «А почему бы вам самой не взяться за написание книги?» Таким образом он, сам того не подозревая, перевел беседу в нужное мне русло.

Прежде всего я обратила его внимание на то, какой превосходный материал для научного исследования наличествует здесь, в Анджелфилде, и выразила готовность ежедневно уделять несколько часов составлению отчетов о моих наблюдениях за близнецами. Я бегло перечислила эксперименты и тесты, которые можно было бы осуществить для проверки моей гипотезы. И конечно же, я не забыла сказать о том, какой резонанс в научных кругах может получить такое исследование после опубликования его результатов. После этого я посетовала на отсутствие у меня ученой степени, без которой — при всем моем практическом опыте — я вряд ли смогу заинтересовать своим предложением издателей. В заключение я призналась, что, будучи всего лишь слабой женщиной, никогда не рискну в одиночку взяться за столь амбициозный проект. Это под силу только мужчине — настоящему интеллектуалу, обладающему необходимыми знаниями, научным чутьем и аналитическим складом ума. Только такой мужчина смог бы, при моей всемерной поддержке, довести это дело до успешного завершения. Таким образом я навела доктора на мысль о большом и серьезном исследовании, в результате получив то, к чему стремилась: мы с ним будем работать вместе.

* * *

Состояние психики миссис Данн начинает вызывать у меня серьезные опасения. Я запираю двери; она их отпирает. Я отдергиваю портьеры на окнах; она их снова задергивает. И мои книги продолжают перемещаться с места на место! Она пытается уклониться от ответственности, ссылаясь на то, что в доме якобы водятся призраки.

По случайному совпадению как раз в тот самый день, когда она упомянула некие потусторонние силы, бесследно исчезла книга, которую я дочитала только до середины, а на ее место была подброшена повесть Генри Джеймса. Я не могу заподозрить в этой подмене полуграмотную миссис Данн, которая вряд ли способна на шутки, — во всяком случае не на шутки с таким подтекстом. Ибо сюжет книги представляет собой на редкость глупую историю с участием гувернантки и двух детей, преследуемых призраками[23]. Надо заметить, что в этом произведении мистер Джеймс сумел в полной мере продемонстрировать масштабы своего невежества. Он мало что знает о детях и ровным счетом ничего не знает о гувернантках.

* * *

Итак, дело сделано. Наш эксперимент начался. Разделение близнецов отразилось на них очень болезненно, и, если бы я не знала, что это делается для их же блага, я могла бы счесть свой поступок жестоким. Эммелина рыдает в затяжной истерике. Интересно, как обстоят дела с Аделиной? Ее психика должна подвергнуться особенно глубокой перестройке по мере того, как она будет привыкать к жизни отдельно от сестры. Об ее состоянии я узнаю завтра при встрече с доктором.

* * *

Работа над проектом занимает все больше времени, но при этом я не забываю и о других делах. Сегодня на улице перед почтовой конторой я встретила школьную учительницу и воспользовалась случаем, чтобы рассказать ей о прогульщике, из-за которого у меня ранее случился неприятный разговор с садовником Джоном. Не вдаваясь в детали этой истории, я посоветовала учительнице обратиться ко мне, если мальчик вновь пропустит уроки без уважительной причины. Со слов учительницы я поняла, что подобные вещи не являются здесь чем-то исключительным — ей нередко приходится вести занятия в полупустом классе, особенно в уборочный сезон, когда дети выходят на полевые работы вместе с родителями. В свою очередь я заметила, что сейчас не уборочный сезон и что мальчик работал не у себя в огороде, а пропалывал клумбу в усадьбе, что в корне меняет дело. Когда же она поинтересовалась именем прогульщика, я оказалась в нелепом положении, не имея возможности конкретизировать свою информацию. Упоминание в качестве приметы широкополой шляпы ничего не дало, поскольку дети не ходят на занятия в шляпах. Я, конечно, могу повторно расспросить Джона, однако сомневаюсь, что узнаю от него что-нибудь новое.

* * *

В последнее время я веду дневник нерегулярно. Далеко за полночь завершая составление ежедневных отчетов о состоянии Эммелины, я, как правило, чувствую себя настолько утомленной, что не нахожу сил для записей личного характера. Между тем для меня очень важно зафиксировать события этих дней и недель, когда мы с доктором проводим исключительно важное исследование, чтобы и многие годы спустя дневниковые записи помогали мне воскрешать в памяти этот удивительный период моей жизни. Не исключено, что наши с доктором совместные усилия станут трамплином для новых свершений, ибо такая высокоинтеллектуальная работа доставляет мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Не далее как сегодня утром у нас с доктором Модели состоялась чрезвычайно волнительная дискуссия на тему употребления Эммелиной личных местоимений. После долгого перерыва она вновь начала разговаривать, и ее способность к вербальному общению улучшается буквально с каждым днем, В то же время один из дефектов ее речи пока не поддается исправлению: она продолжает говорить о себе в первом лице множественного числа. «Мы пошли в лес», — к примеру, говорит она. Я ее поправляю: «Я пошла в лес». Она, как попугайчик, послушно повторяет эту фразу с местоимением «я», но уже в следующем предложении звучит: «Мы видели котенка в саду» или что-нибудь в том же роде.

Нас с доктором очень заинтересовала эта особенность. Не исключено, что это всего лишь укоренившийся речевой навык, автоматически перенесенный ею в английскую речь из псевдоязыка близнецов, — простая ошибка, которая постепенно исправится сама собой. Или же восприятие себя как частицы целого, каковым ей представляются близнецы, так прочно закрепилось в ее сознании, что она даже в мыслях или речи не может полностью отделить себя от сестры? Я рассказала доктору о вымышленных друзьях, которыми обзаводятся некоторые дефективные дети, и мы вместе рассмотрели такую вероятность применительно к данному случаю. Что если у ребенка, очень привязанного к своему близнецу, их разделение вызывает психическую травму, после которой травмированное сознание пытается найти компенсацию в сотворении воображаемого близнеца взамен реального? Мы так и не пришли к удовлетворительному выводу на сей счет, однако расстались с чувством глубокого удовлетворения, поскольку в нашем проекте наметилось еще одно перспективное направление: лингвистическое.