В окно машины постучали, и она невольно вздрогнула от неожиданности.

На улице стоял один из двух охранников-эфэсбэшников, она поздоровалась с ними утром на парковке.

Поморщившись, Люся опустила стекло.

— Людмила Николаевна, с вами все в порядке?

— Все отлично, — процедила Люся, вдруг озверев от того, что она даже оплакать несбывшуюся фантазию без посторонних не может.

Стало так душно, так тесно, что она поспешила тронуться с места, сцепив зубы и часто моргая. К черту слезы, Ветрова, охрану, маньяка и всю ее жалкую жизнь.

Сейчас есть проблемы посерьезнее, и они у внучки Великого Моржа.

Краеведческий музей, вопреки Люсиному ожиданию, вовсе не пустовал. Бродили по залам школьные экскурсии, а вокруг прилавка деда-коркора с его керамическими статуэтками толпились покупатели.

Николай Иванович, увидев Люсю, озорно подмигнул ей, продолжая бойкую торговлю.

Носов постарался, сделал отличные снимки фигурок с захватывающими и порой бесстыжими сюжетами, и в комментариях к материалу эти фигурки получили неслабую часть славы. Местами даже потеснили тот вопиющий факт, что мастер — коркор.

Люся подошла ближе, разглядывая товар. Ее внимание привлекла статуэтка, где Черномор похищал Людмилу. Вожделение и невинность.

— Никогда не могла понять, — заметила Люся, — зачем он все-таки ее упер. Лады — не то, от чего прутся марены.

— Да-да, — подхватил Николай Иванович оживленно, — марены прутся от ярилок, факт. Но способны они и на настоящую одержимость, и тогда им становится плевать на условности вроде вида. Дездемона была домовихой. Завернуть вам Людмилу?

— Нет, — покачала головой Люся, — мне с десяток вот этих милых ягов, грудью защищающих лад. Будут подарки на Новый год.

— Прекрасный выбор, — одобрил дед, ловко выдав сдачу пышнотелой бояне. — Минуточку, милая.

— Я никуда не спешу.

Деньги Николай Иванович отказался брать у нее категорически.

— Люсенька, — сказал он хитро, — я благодаря вашей статье трехлетний запас фигурок сбыл.

Это было неловко, и Люся расстроилась.

— Ну давайте я вас хотя бы кофе с десертом угощу! Внизу чудная кондитерская.

— А давайте, — оживился дед.

Они дождались, пока поток покупателей схлынет, и спустились вниз, в симпатичную кофейню, оформленную в стиле русских народных сказок. Дуб с золотой цепью, на котором сидел ученый кот, чем-то смахивающий на порнобояна Вешникова. Баба Яга, страж между живым и мертвым мирами, запихивала в печь доброго молодца, явно злобного банника. Богатырь рубился со змеем. Царевна-лягушка со стрелой в пасти ждала своего царевича.

— Сказка ложь, да в ней намек, — пробормотала Люся, поспешно отведя взгляд от лягушки, — о том, что жизнь еще страшнее сказок.

— Вас кто-то огорчил? — проницательно спросил дед.

Она пожала плечами:

— Просто иногда все кажется очень сложным. Знаете, вечный вопрос: почему я — это именно я, а не прекрасная лада Людмила, за которую отважный яг Руслан был готов умереть?

— Ну, нет, — засмеялся Николай Иванович, — отважный яг Руслан был готов умереть вовсе не за Людмилу, а ради подвига. Ради Людмилы был готов умереть мерзкий марен Черномор. А меня, знаете, умиротворяет сбалансированность природы. Например, у маренов много неприятных черт, но у них же самоисцеление и регенерация. Мы созданы такими, какими способны выжить.

— А как же коркоры?

— Коркоры — это удивительные с точки зрения эволюции создания. Ради выживаемости вида они смогли откинуть способность перекидываться. Уже более трехсот лет никто не видел трехголовых ящеров.

— Если их никто не видел, это не значит, что их больше нет.

— Милая моя, — Николай Иванович фыркнул, — вы представляете себе размер взрослого змея? Это вам не стог сена!

— Почему они были такими злобными, как вы думаете?

Официантка в простонародном сарафане принесла им кофе и пирожные. Николай Иванович одобрительно крякнул, надкусил «картошку» и сразу «Анну Павлову» и только потом ответил:

— Я понял, кем являюсь, довольно поздно. Смешно, но первые пятнадцать лет своей жизни был уверен, что родился банником, пока не повстречал девчушку вроде тебя. А она как завизжит… В прежние времена все влиятельные люди держали при себе нижних архов, чтобы они смотрели и видели. Поэтому царевичу — лягушка как высшая награда.

— Фу, — сказала Люся, ковыряясь ложечкой в «красном бархате». Аппетита не было.

— Когда ящеры исчезли, то и острая необходимость в нижних архах пропала. Какая разница, банник, марен или кимор твой гость? Хоромы-то он тебе всяко не спалит.

— И откуда вы все это знаете только?

— Когда я понял, что коркор, то превратился в настоящего книжного червя, читая все подряд. Даже до монастырских манускриптов добрался… — тут его взгляд вдруг стал мечтательным. — Между прочим, в нашем городе тоже живет одна барышня, ценительница древних текстов, она у меня на онлайн-аукционах несколько лотов увела. Ниночка-звездочка у нее ник.

— А, — сказала Люся, неожиданно для себя засмеявшись, — вот уж звезда так звезда, всем звездам трындец.

— Вы знакомы? — быстро спросил Николай Иванович.

— Очень, — ответила Люся.

Он разволновался и густо покраснел. Она смотрела на него во все глаза.

— Мне показалось, что это очень интеллигентная, мудрая и озорная дама… — пролепетал дед, — возможно, моих лет.

— Да точно ваших. Николай Иванович, уж не намерены ли вы приударить за звездочкой? У вас, помнится, была дама сердца.

— Она отказалась выходить за меня пять раз! Что было делать? Ушел, ветром гонимый. Староват я уже для блуда!

— А для ухаживаний в самый раз?

— А для ухаживаний — в самом соку, — и дедок подбоченился.

Он был настолько классным, что Люся едва его не расцеловала.

— Я попробую выступить вашей свахой, — сказала она, улыбаясь, — но ничего пока не обещаю.

— Милая моя! — и он прижал руки к груди, растроганный и воодушевленный.

Знал бы он, каким железным характером обладает Нина Петровна, не радовался бы раньше времени.

— Так вот, читал я и читал, — заторопился Николай Иванович, который очень хотел быть полезным Люсе, — и пришел к выводу, что у древних коркор просто не было другого выхода, кроме как жечь напалмом все вокруг. Ну вот представьте себе, родился коркор в каком-нибудь селе, жил себе да жил счастливо, а потом хоп! Перекинулся посреди поля, где сеял рожь. Односельчане, знамо дело, за вилы да косы…

— С чего бы это ему перекидываться посреди поля? Когда приходит