Но на самом деле мне наплевать. Несмотря на досадные помехи в реализации моего плана, я испытываю удивительную бодрость. От выложенного в Интернет видео уже разбегаются круги настороженно-положительных отзывов. «А вдруг парень все-таки не убивал свою жену?» Это, дословно, наиболее частый рефрен. Ведь когда Ник снимает защитную броню и дает волю эмоциям, он просто сама искренность. Никто из просмотревших видео не заподозрил лицедейства. Ни малейшей фальши любительского театра. Мой муж меня любит. Ну, по крайней мере вчера он меня любил. В то время как я, сидя в комнатушке, пропахшей застиранными полотенцами, выполняла план, ведущий его к гибели, он продолжал меня любить.

Этого, конечно, мало. От своего замысла я отказываться не намерена. Мой муж прошел до конца охоту за сокровищами, и он меня любит. А еще он, похоже, здорово страдает. Готова поклясться, на щеке у него из-за треволнений выскочил прыщ.

У самого порога своей комнаты я встречаю Дороти, стучащую в дверь; ее зализанные назад, как у дельцов с Уолл-стрит, волосы мокры от пота. Я заметила за ней привычку стирать капельки с верхней губы, а потом облизывать указательный палец. Дороти поворачивается ко мне, не вынимая пальца изо рта.

— А вот и она! — говорит администратор. — Задолжница!

Да, я задержалась с оплатой жилья. На два дня. Хочется расхохотаться: «Я — и не заплатила вовремя!»

— Простите меня, Дороти. Через десять минут все отдам.

— Если нетрудно. Я буду ждать.

— Я не уверена, что хочу остаться. Наверное, стоит рассчитаться полностью.

— Но все равно вы должны за эти два дня. Итого восемьдесят долларов, пожалуйста.

Нырнув в комнату, я беру свой ненадежный денежный пояс. Сегодня утром я пересчитала всю наличность, разложила ее на кровати, потратив довольно много времени, тщательно осматривая каждую банкноту, — такой себе возбуждающий экономический стриптиз. В итоге оказалось, что у меня осталось восемь тысяч восемьсот сорок девять долларов. Жизнь в нынешние времена недешевая.

Когда я открываю дверь, чтобы вручить Дороти деньги (остаток — восемь тысяч семьсот шестьдесят девять долларов), то вижу Джеффа и Грету, сидящих на ее веранде и наблюдающих за процессом передачи наличных. Джефф не играет на гитаре, Грета не курит. Кажется, они на веранде только для того, чтобы следить за мной. Оба машут мне: «Привет, детка!» Я машу в ответ, закрываю дверь и начинаю собираться.

Удивительно, как мало у меня теперь вещей по сравнению с прошлой жизнью. Суповая тарелка и венчик для взбивания мне не принадлежат. Простыни и полотенце мои, но одеяло опять же чужая собственность. Да! У меня еще есть ножницы, чтобы подравнивать волосы. Вспомнив о них, я улыбаюсь, ведь, когда мы съехались с Ником, у него ножниц не было. Ни ножниц, ни утюга, ни даже степлера. Я спросила тогда, считает ли он себя цивилизованным человеком, не имея в доме ножниц. Он ответил: конечно же нет. Набросился на меня, повалил на кровать и сам упал сверху. Я хохотала, поскольку тогда все еще была отпадной девчонкой. Смеялась, потому что не понимала, к чему это может привести.

Вот мой совет всем женщинам: никогда не выходите замуж за человека, у которого нет дома приличных ножниц. Ни к чему хорошему это не приведет.

Я собрала одежду и уложила в рюкзачок — один из тех, что купила перед побегом и спрятала в автомобиле месяц назад, чтобы ничего не нести из дому в последний момент. Добавим походную зубную щетку, календарь, расческу, лосьон, пузырек снотворного, который я приобрела, рассчитывая утопиться. Дешевые купальники. Полные сборы заняли мало времени.

После я натянула латексные перчатки и протерла все-все. Вынула сеточки из раковин, чтобы не оставить ни одного волоса. Я не думаю, что Джефф или Грета меня опознали, но не хочу оставлять никаких следов. Твержу это себе постоянно. «Если утратишь бдительность, если начнешь считать ворон, тебя поймают, и правильно сделают. Значит, ты глупая девчонка, достойная того, чтобы быть пойманной. И что, если остались отпечатки пальцев в машине Джеффа или на кухне Греты? С чего ты, детка, так расслабилась?» Я воображаю, как полиция детально исследует комнату и ничего не находит, а после представляю крупный план, точно в кинофильме, — мой волос мышиного цвета, один-единственный, медленно опускается на бетонное дно бассейна, чтобы выдать меня с потрохами.

Вскоре мысли начинают двигаться в другом направлении: «Но ведь никто не станет разыскивать тебя здесь. Если несколько мошенников заявят о том, что они видели живую и здоровую Эми Эллиот-Данн в дешевом коттедже в дикой глуши, кто им поверит? Никчемные люди, которые решили повысить свою значимость. Все только это и подумают».

Раздался решительный стук в дверь. Так родители стучат перед тем, как ворваться в детскую. Он означает: я здесь хозяин.

Я молча замерла посреди комнаты, лихорадочно размышляя. Бац, бац, бац! Только сейчас я осознаю, почему в фильмах ужасов так часто используют этот прием, — таинственный удар в дверь обладает кошмарным воздействием. Вы не знаете, что вас ждет, но чувствуете, что обязаны открыть. И вы подумаете так же, как и я: «Тот, кто замыслил дурное, стучать не будет».

«Эй, дорогуша, мы знаем, что ты дома. Открывай!»

Стаскиваю перчатки и тяну ручку на себя. Грета и Джефф стоят на моей веранде. Солнце светит им в спину, а потому лица затемнены.

— Эй, милая леди, мы зайдем? — спрашивает Джефф.

— Ну, я, вообще-то… хотела попрощаться с вами, ребята. — Пытаюсь придать голосу легкомысленность и легкую усталость. — Сегодня вечером уезжаю или ночью, уже завтра. Получила весточку из дому, просят вернуться.

— Из дому в Луизиане или из дому в Саванне? — интересуется Грета.

Они явно обсуждали меня.

— Луизиа…

— Это не важно, — заявляет Джефф. — Пустите нас на секундочку, попрощаемся.

Он шагает прямо ко мне. Я подумываю, не захлопнуть ли дверь, а может, позвать на помощь? Но вряд ли что-то получится. Уж лучше делать вид, будто дела идут прекрасно, и надеяться, что так оно и есть.

Грета затворяет за собой дверь и прислоняется к ней спиной. А Джефф прохаживается, непринужденно рассуждая о погоде, по крохотной спальне и такой же кухне.

Распахивает дверцы и выдвигает ящички.

— Вам придется навести здесь порядок, — говорит он. — Иначе Дороти не вернет залог. Она просто помешалась на чистоте. — Это он сообщает холодильнику и морозильной камере. — Даже бутылку с кетчупом нельзя оставлять. Всегда считал это глупостью несусветной. Кетчуп же не портится.

Он открывает шкафчик, берет простыни, которые я сложила, встряхивает их:

— Я всегда трясу простыни. Просто чтобы убедиться — не забыл ли чего. Например, носок или трусы. Или еще что-нибудь.

Джефф открывает прикроватную тумбочку, заглядывает в ее нутро, опустившись на колени.

— А вы неплохо потрудились, — наконец заявляет он, поднимаясь с улыбкой и вытирая ладони о джинсы. — Вычищено идеально.