В отделении я развалился в удобном кресле и устроил вытянутую ногу на табурете. Риперторп сегодня проводил время с семьей, а магистры-надзирающие при поддержке университетских педелей разыскивали не явившихся на допрос школяров, поэтому материалы носил Уве. Он же заварил рекомендованные профессором Гаусом травы. Вкус у настоя оказался премерзкий.

Я несколько раз прикоснулся к штанине, пытаясь определить, не пропиталась ли кровью наложенная на рану повязка, и болезненно поморщился. Бедро дергало, кость ныла, да еще нестерпимо чесался порез на бицепсе.

Но грех жаловаться. Мог бы и с жизнью распрощаться. А так оклемаюсь вскорости. И оклемаюсь куда быстрее любого простеца. Зачерпнутого в церкви эфира хватило для ускорения восстановительных процессов; магия подстегнула регенерацию тканей, и теперь оставалось просто ждать полного исцеления.

Ждать… Ненавижу! С тяжким вздохом я взял один из протоколов и сразу положил его обратно. О чем бы ни думал, мысли все равно возвращались к вопросу, кто перекупил живоглотов и чем я ему не угодил.

Самым очевидным кандидатом представлялся граф Розен, но меня на его счет терзали определенные сомнения. Влиятельный аристократ при необходимости привлек бы собственных головорезов, о живоглотах он попросту не знал. Чернокнижник тоже отпадал — у Ланзо хватало ума не связываться с этой братией, какие бы золотые горы ему ни сулили. Оставался таинственный книжник — тот, кто был заинтересован в содержимом старинных пергаментов.

Кто он? Декан Келер, известный коллекционированием древностей? Эльза, занимавшаяся исследованиями в области ментального доминирования и, вероятно, способная убедить кого угодно в чем угодно? Или они действуют в четыре руки?

Я выдохнул проклятие и вновь взял протоколы, но тут без стука распахнулась дверь.

— Кто еще… — прорычал я и враз осекся, когда в кабинет прошел моложавый сеньор, невысокий, стройный и гибкий, словно искусный танцор или опытный фехтовальщик.

Лицо его было худощавым и хищным, а светлые волосы аккуратно подстригла и убрала в модную прическу рука опытного парикмахера. Шпага и дага свисали с оружейного ремня так, как разместил бы их левша. На груди посверкивала графская цепь, средний палец правой руки украшал затейливый золотой перстень вице-канцлера Вселенской комиссии по этике.

Своим присутствием меня почтил Герберт вон Бальгон, граф Мольке — самый молодой вице-канцлер Вселенской комиссии и один из двух возможных преемников ее нынешнего главы. И он здесь — в Мархофе? Да что такое сдохло в нашем тихом болотце?!

— Ваше сиятельство… — пробормотал я и потянулся за клюкой, но вице-канцлер остановил меня небрежным взмахом руки.

— Не вставайте, магистр! — разрешил он и замолчал, небрежно похлопывая по ладони лайковыми перчатками. Взгляд беспокойных глаз обежал кабинет и остановился на мне.

— Та-а-ак! — протянул вице-канцлер и повторил: — Так…

Черный, с серебряными пуговицами и золотым шитьем камзол выглядел мятым, сорочка — несвежей, а высокие сапоги пестрели брызгами дорожной грязи. Обычно вон Бальгон не позволял себе появляться на публике в подобном виде, и ничего хорошего его теперешняя небрежность в одежде мне не сулила.

Захотелось поежиться, но я переборол мимолетную слабость и даже умудрился выдавить из себя:

— Что привело сюда ваше сиятельство?

— Что меня сюда привело? — возмутился Герберт. — И вы еще спрашиваете об этом, магистр? Вам ли не знать!

— Но…

— Вам было поручено весьма деликатное расследование, не терпящее огласки, а что устроили вы? Какой-то дурацкий балаган с орлянкой и шлюхами! — Вице-канцлер зло глянул на меня и счел нужным смягчить высказывание: — Это образное выражение, но вы и в самом деле подставили комиссию под удар. Епископ Вим крайне важен для нас, в будущем у него есть все шансы стать курфюрстом. А вы все испортили! Всем теперь известно, что вы из Вселенской комиссии! Абсолютно всем!

Я облизнул пересохшие губы и спросил:

— Его преосвященство недоволен мной? Это он вызвал вас?

— Вызвал? — скривил губы в презрительной ухмылке Герберт вон Бальгон. — Я не девка по вызову! Мой приезд — внутреннее дело комиссии!

— Боюсь, я совсем ничего не понимаю, — признался я. — До Ренмеля путь неблизок…

Вице-канцлер вытянул из-за обшлага камзола надорванный конверт и кинул его мне на колени:

— Ознакомьтесь!

Я развернул послание и недоуменно нахмурился. Некто в весьма красочных выражениях расписывал мое беспринципное поведение, угрозы и похвальбы занимаемой должностью. В письме не было ни слова правды, но поразило даже не это. Поразил сам факт, что на гнусный поклеп успели среагировать в столице. Для этого отправить навет должны были сразу после моего приезда в Мархоф.

— Так вы здесь из-за подметного письма? — уточнил я, возвращая листок.

— Я изначально был против вашего назначения, мне и поручили разгребать наваленную вами кучу дерьма!

— Но это вздор! Бред сивой кобылы! Тут нет ни слова правды!

— Не важно! — отмахнулся вице-канцлер. — Так или иначе, вы проявили неосторожность и раскрыли свое инкогнито!

— Не было такого, ваше сиятельство! — разозлился я. — Я никому ничего не говорил! Да я, судя по всему, и к расследованию еще толком не приступил, когда была отправлена эта кляуза!

Герберт вон Бальгон задумчиво хмыкнул и пожал плечами:

— Возможно, Филипп, вы стали жертвой обстоятельств. У епископа много врагов, в канцелярии у них могут быть свои люди.

— Скорее, у них свои люди в комиссии! — фыркнул я. — Никак иначе мое прозвище всплыть не могло! Нигде в бумагах оно не упоминалось!

— Разве это такой уж секрет? Не могли сболтнуть лишнего ваши люди?

— Ренегат — не то прозвище, которым стоит гордиться. Я не говорил о нем никому.

Самого вице-канцлера за глаза называли Гепардом, и он не видел в этом ничего предосудительного, даже несмотря на слухи, что побывавшие в опочивальне Герберта сеньоры начинали вкладывать в это слово иной, отнюдь не самый лестный смысл. Так что вон Бальгон недоуменно нахмурился и спросил:

— А ваш слуга-сарцианин, он тоже не знал об этом прозвище?

Хорхе обладал потрясающим чутьем на чужие секреты и при этом умел держать язык за зубами; я и понятия не имел, о чем он знал наверняка, а о чем догадывался. Но промолчал вовсе не по этой причине, просто решил не сражаться с ветряными мельницами.

— Вот видите! — наставительно заметил Герберт, опустился в кресло напротив и потребовал: — Введите меня в курс дела!

Я поведал обо всем без утайки, умолчал лишь об интрижке с Эльзой и своих подозрениях на ее счет, да еще придержал на будущее информацию об отношениях племянника епископа с сеньоритой Розен. Ну и правду о живоглотах тоже раскрывать не стал; скормил, как и местным властям, сказку о нападении неизвестных в масках. Наврал с три короба, в общем.