— Одно представил, как мы за полчаса-то восемь вёрст пробежим.

— Оно и сказать нельзя, — пробормотал Морок.

Снег прекратился. Выглянуло и пригрело яркое солнце. Олег переступил с ноги на ногу, потом спросил Йерикку:

— Почему снег под ногами так хрустит? — и сам пояснил: — Это у снежинок хребты ломаются.

Ему никто же ответил. Гоймир, похожий на волка, заслышавшего лай собак, озирался по сторонам. Наконец — махнул рукой так, словно рубил голову

— Под вереск!

— Я того слова ждал — что праздника…

— Одно — до чего лужа красовитая…

— Не занимать, то я застолбил…

Олег передёрнулся. Он был голоден и устал, как собака. Ложиться на мокрую, холодную землю, заползать под сыплющие капли вересковые стебли…

— Я не хочу! — вдруг истерично заорал кто-то. — Нет мочи больше! Идите вы!.. Убейте одно! Ну, убейте, устал я!

Мирослав с неузнаваемым, сумасшедшим лицом стоял и, зажмурившись, мотал головой, отталкивая руки Рвана и Краслава, пытавшихся его повалить. Тогда Йерикка, подскочив сзади, спокойно и точно рубанул психанувшего парня за ухом ребром ладони. Ноги Мирослава подломились, и он рухнул навзничь.

— Прикройте его, — бросил Йерикка. — Кому еще помочь?

Олег брякнулся на живот и пополз под вересковый ковер. Ну его к черту… Йерикка и Гоймир легли последними.

Солнце светило вовсю. От мокрых платой и одежды, пробиваясь через вересковые стебли, шел пар. Впрочем, поднимался он и от мокрых камней, и от раскисшей земли. Те, кто лежал на спине, могли видеть, как в воздухе кружат пустынники — небольшие ширококрылые птицы вересковых пустошей; на Земле не было таких.

Потом появились вельботы.

* * *

Постепенно почти все погрузились в сон — тяжелый, тревожный, прерывистый сон, в котором они все равно слышали свист и треск над головами. Просыпались, прислушивались, засыпали вновь, ощущая одно — сырой холод. Сырой холод, пробирающий до костей.

Йерикка тоже просыпался и засыпал. Он был измотан больше остальных, потому что больше других от себя требовал. И он мог бы заставить себя уснуть, как следует. Но это значило — перестать контролировать обстановку.

Олег спал с ним голова к голове, и Йерикка мог созерцать грязное лицо землянина. По временам Олег открывал глаза и прислушивался, но, похоже, и в такие моменты не просыпался до конца.

Солнце ушло за тучи, и полил серый дождь. Вельботы продолжали барражировать, похожие на призраки.

— Им должно надоесть, — тихо пробормотал Йерикка. — Не могут же они вечно тут летать? Им ДОЛЖНО надоесть…

Ему показалось, что Гоймир, лежавший справа, что-то сказал. Йерикка повернул голову.

Гоймира трясло. Он лежал с закрытыми глазами, обхватив себя руками, и из-под век текли слезы. Губы юного князя шевелились — быстро и беззвучно.

Йерикка коснулся рукой плеча Гоймира:

— Ты что?

Странно, но тот сразу открыл глаза и повернул голову к Йерикке. Во взгляде усталость мешалась со слезами.

— Устал одно, — быстро сказал он. — Я тоже могу устать, — он отвернулся, но

продолжал говорить: — Идем, идем… идем день, сном — идем… и дождь! Он убить нас хочет. Все окоем нас убить хотят. В западню мы попали, нету мочи дальше тащиться. Грузно плечам, хребет трещит, я слышу, чую, Йерикка. Сломится часом хребет, и я в эту грязь свалюсь, и не схоронят меня — времени не сыщется… Отпустите меня, освободите… я умереть согласен, да пусть сразу, не хочу умирать день по дню, каплю за каплей… Не хочу одно часом мертвым проснуться…

— Гоймир, ты заговариваешься, — тихо, но резко сказал Йерикка. — Ты взрослый человек, ты знал, на что идешь, когда брал на себя груз взрослого человека!

На открывая глаз, Гоймир точным движением достал из кобуры ТТ, взвел большим пальнем округлый ребристый курок и приставил ствол к виску. Указательный выбрал холостой ход…

— Это просто трусливая увертка, князь.

Пистолет опустился.

— Ну да что, пойдем до конца, — совершенно спокойно ответил Гоймир.

ИНТЕРЛЮДИЯ:

"ОДЕРЖИМЫЙ"

Над нам смеялся даже Тантал:

— Опомнись, парень, перекури!

Ты целый век эту глыбу толкал,

присядь, любезный, хоть пот утри!

— Да брось ты этот булыжник, брось! —

в три пасти Цербер ему скулил.

А он улыбку ему как кость

швырял, а сам все катил, катил…

Не внял ни крикам, ни песням нимф

бедняги окаменевший мозг.

— Я камень свой докачу до звезд,

пусть камень мне будет памятник!..

…И пусть смеется, кто не катил

такого камня в своей судьбе

назло пророчествам всех сивилл,

назло советчикам и себе…

1. Стихи М.Гаврюшина.

* * *

Говорят, что самая страшная пытка — пытка огнем.

За эти тридцать часов Олег понял, что это ложь. Глупая ложь. Самая страшная пытка — пытка дождем. Когда ты лежишь в грязи и сжимаешься, ощущая каждой клеточкой тела все летящие сверху капли — когда они бьют по тебе. Прицельно и тяжело. Как пули… Когда слушаешь тихое, несмолкаемое "ш-ш-ш…" в веточках вереска. Такое тихое, что оно заглушает треск и посвистывание вельботов своей монотонностью… Когда чувствуешь, что сходишь с ума. Каждую длинную, как жизнь, секунду — сходишь с ума. И тихие разговоры товарищей превращаются в часть безумного бреда…

… - Встану. Нет ночи больше. Встану…

… - Боги, боги, да что ведь меня никто не убьет, убейте меня кто-нибудь…

…- Ног не чую, гляньте кто, у меня ноги есть?!.

Олег не дал сойти с ума Богдану. А сам не сошел с ума, потому что Йерикка разговаривал с ним, и Олег видел его спокойные глаза, слышал голос совсем рядом. Трудно было даже представить, чего стоило это спокойствие Йерикке…

…Они рассказывали друг другу о своей жизни, вспоминая все новые и новые истории. Слова помогали против безумия, дождя и голода — врагов более страшных, чем данваны. Олег подозревал, правда, что Йерикке не так интересны истории про Землю — похоже, он знал о ней достаточно много и, хотя Олег немало попутешествовал, немало и походил пешком, но он не видел Черных Мостов над рекой Ра, которую данваны назвали Калдс, не ходил по ночная гудящим улицам Крентаны — бывшего Чистополья, не пробирался по кишащим нечистью узким дорогам мертвых городов зоны санации, не купался в Зраке — невероятно прозрачном и холодном озере у отрогов Змеевых гор, не спускался в пещеры в тех горах, не охотился на туров с рогатиной, не стоял на знаменитых алых скалах Ос-губы… Мир для него был совершенно неизведанной планетой.