В их родном мире Жрец научился использовать энергию Итернитаса, чтобы поддерживать в активном состоянии ожившие трупы, не задействуя на постоянной основе свой вессель. Нарочно или нет, контроль над распространением этой плесени был утерян. Кладбища пробуждались одно за другим вопреки воле Жреца. Существа обретали какое-то подобие разума, и это подобие им диктовало необходимость жрать. К превеликому счастью для тех, кто соображал бежать — большинство разбуженной таким образом нежити были трупоедами. На живых нападали только в случае если те мешались на пути. Гули не чувствовали боли, страха, усталости и, разумеется, жалости. С упырями было хуже — тем подавай свежее мясо.

Брать под контроль разум тварей было противно. Не в том плане, что не соответствовала каким-то принципам. Наоборот! Усмирить эту заразу было необходимо. Заразу в буквальном смысле. Чистоплотностью падальщики не отличались, и болезни несли с собой соответствующе. Только вот держать в узде их разум было всё равно что разминать в руке насквозь гнилое яблоко. А когда это приходилось делать долго, казалось, что даже во рту и где-то внутри начинал ощущаться вкус и запах протухшего мяса. Отец запрещал уничтожать этих тварей. Они были замечательными боевыми единицами. При поимке нужно было тащить жрецу, а тот уже привязывал их к Итернитасу. Который, в свою очередь, питался их жертвами. Этакое материализовавшееся щупальце.

Паразит набирал силу, пробуждал новые очаги мертвечины и всё повторялось. Одно радовало — без мяса и сухожилий, одни только кости, были неопасны. А гнить мертвецы не переставали. Имели срок годности. Увы, слишком длительный, и слишком много успевали наворотить за время их бодрствования.

От воспоминаний отвлекла девка, буравящая его взглядом. В руках держала очередную бумагу. Сет протянул руку, чтобы прочитать.

«Имморталы — мои первые дети. Я пишу эти строки, находясь в воплощении их тела. Это материальность интересна, но неудобна. Гораздо хуже видно и слышно. Медленнее. Вероятно, когда закончу облаченные в слова мысли, снова растворюсь на тысячелетия».

— Зачем ты мне её дала? — Сет приподнял бровь. Записки демиурга он ещё несколько лет назад вдоль и поперек изучил. Они для него не представляли интереса.

— Кто такие имморталы? — с искренним интересом спросила девка.

— Условно бессмертные существа. Те, кто не стареет. Или стареет настолько медленно, что до старости всё равно не доживет. Что, в твоей книге про них ничего не написано?

— Там есть главы про эльфов и вампиров… Но не говорилось, что они могут вдохнуть в воду жизнь.

— Ну, эльфы вполне себе имморталы. Вампиры… сомневаюсь. А про воду у тебя откуда такие фантазии?

Есения рассказала ему про встречу с водяницей, запавшую ей в память и никак не желающую уходить из мыслей. Она была бесконечно благодарна Флауму, освободившему её от чар духа воды.

Князь задумался. Мир Атиозес был ещё не до конца изучен, но что касалось их проклятого островка — исследовано вдоль и поперёк. О существовании некого духа воды он не знал. Русалки и мавка для него новостью не были. И возникли они на острове уже после их переезда. Вероятно, чужаки могли немного влиять на законы природы юниверсума, в котором очутились. Так на Атиозесе первоначально жили сирены, нимфы, гарпии, дракайны, ламии, сильваны… Вероятно, что существовали более редкие виды, оставившие свой след в мифах, но прослеживались особенности. Все вышеперечисленные фейри были уже рождены человекоподобными монстрами от таких же родителей. Демиург явно выбрал для своих созданий эволюционный путь. И Сет не мог не заметить, что большинство подобного рода существ было женского обличья. Будто демиург имел какие-то особые предпочтения на этот счёт.

Что до болотной мавки — грустная история. Собственно, на Вириди Хорте именно что мавок не водилось. Она появилась почти сразу после переселения на Атиозес. Глупая девка, влюбившаяся в Сета по неведомым ему причинам. Одна из сотен постоянно сменяющих друг-друга в замке. Тень, обязанная выполнять свои функции. Вероятно, он обращал на неё внимание несколько раз. Не будь дураком отказываться от развлечения, Сет периодически пользовался положением, как и в Вечном Лесу, не зная имен и даже толком не запоминая лиц. Во всяком случае, пока Жрец отсутствовал в замке, дабы тот не смог подловить строптивого Наследника и поспособствовать жертвоприношением зачатию. Кто мог предположить, что девка пойдет топиться в болоте, когда застала его с очередной подстилкой? Тем не менее дуру было жаль. Кажется, по этому поводу тоже мучили кошмары, сопровождаемые выбросами энергии весселя во сне… Через несколько дней утопленница чуток позеленела, «ожила», охладела к предмету воздыхания, и стала завлекать в трясину проходящих мимо мужиков. Удивительно, но Сатир быстренько нашел с ней общий язык. Это всех устраивало.

Русалки же в озере около тренировочной площадки появились значительно позже. Причем, именно там девки стали топиться по совершенно разным причинам, будто туда что их тянуло. Вены вскрывали, яда пили или вешались в десятки раз меньше. Скорбящие родные указывали на разные причины: от безответной любви и смерти близких, до побоев от золовки и опостылевший быт. Но озёрные русалки оказались мирными. Пели песни, иногда купались рядом, но в целом сторонились как живых, так и мертвых обитателей Итернитаса.

А вот про жалеющего горемычных страдалиц духа озера Сет слышал впервые. Зато это его наличие объясняло приток русалок. И фраза про иммортала и демиурга зацепила. «Выходит, что демиург в юниверсуме все-таки в наличии, и он не против их присутствия? Если он рассмеялся, то он воплощен? Или был воплощен лет двадцать назад, когда участились случаи с русалками? Увы, сейчас уже и не вспомнить, кто навещал Итернитас в тот период. Неужели ни Отец, ни я не смогли распознать такое могущественное существо как демиург? Да еще и иммортал, способный вдохнуть жизнь в воду… Эх, знать бы об этом чуть раньше…» — у Князя перехватило дух от мысли, что творец мира мог стоять рядом с ним на расстоянии руки, а он об этом даже не догадывался. Но, увы, событие было явно слишком давним, чтобы представлять интерес.

Сет перевел взгляд за смотрящую на него во все глаза Есению и улыбнулся. Ранее, видя её покорность и вечное нытье, подумывал, что удобнее для всех будет, если он воспитает её под себя. Доломает в нужных местах то, что начали сгибать её родные и земляки. Она казалась мягкой как глина — и слепить можно было весьма симпатичную куклу.

«А девка-то сейчас могла бы вместе с русалками в озере плескаться, а нет ведь — справилась. Пусть и с помощью.